Шрифт:
Фризе. Наместник царя!
Книппердоллинк. Кто вы?
Фризе. Граф де Гильбоа, прежде сапожник Фризе.
Лангерман. Котельщик Лангерман, ныне князь Зихетский.
Фризе. Мы обвиняем виконта де Же-Хиннома.
Книппердоллинк. Обвиняйте.
Вероника фон дер Реке. Он усомнился в доброте Господней перед всем народом.
Книппердоллинк. Выйдите вперед, виконт, содрогнитесь и выйдите вперед.
Мясник. Смилуйтесь, ваше величество, смилуйтесь, тетрарх Галилейский! Я самый обычный честный анабаптист, подобно всем раздавший свое имущество и заведший четырех жен. Смилуйтесь!
Книппердоллинк. Разве вы не великий герцог Бетсайды, что возле Генисаретского озера, тот самый, которого я два дня назад разжаловал в виконты де Же-Хиннома — долины вонючей падали — за сомнение в мудрости Господней?
Мясник. Я, о солнце справедливости, луна милосердия и молния мести.
Книппердоллинк. Вы вновь согрешили, виконт.
Мясник. Лишь одну секунду сомневался я в доброте Господней, благороднейший тетрарх, лишь одну секунду.
Книппердоллинк. Одна грешная секунда — и человек разом теряет надежду на спасение души, виконт.
Мясник. От отчаянья, наместник царя, я согрешил от отчаянья. Так как жители Нового Иерусалима поедают от голода вместо обещанной манны небесной собак, кошек и крыс!
Книппердоллинк. Я вынужден одним мощным ударом отделить вашу мерзкую голову от вашего порочного тела.
Мясник. Тетрарх Галилейский! Дайте мне искупить свой грех. Смилуйтесь! Не хватайтесь за меч, подобно гневу Господню нависающий сейчас надо мной! Просто с радостным сердцем разжалуйте меня, и я буду вполне удовлетворен.
Книппердоллинк. Мне некуда вас больше разжаловать, виконт. Я не могу лишить вас природного аристократизма.
Мясник. Назначьте меня маркизом нужников или шевалье навозной кучи, только не рубите меня мечом, о солнце справедливости.
Книппердоллинк. Вы так низко пали, виконт, что стали самой ничтожной личностью среди анабаптистов.
Мясник. Я это знаю, о тетрарх.
Книппердоллинк. В Писании сказано: «Многие же будут первые последними, и последние первыми». Возьмите меч! Мне достаточно рубашки, нищеты и моей дочери, графини Гильгаль. Я назначаю вас тетрархом Галилейским, наместником царя и верховным судьей анабаптистов.
Мясник (застыв в изумлении). Меня, паршивого виконта долины вонючей падали, вы хотите назначить верховным судьей? Подумайте о моей подлой душе, о моих грешных мыслях.
Книппердоллинк. Кто может быть справедливым? Только первый и последний, Бог или вы, наместник! (Целует его.) Пойдемте, графиня Гильгаль! Я попрошу царя разжаловать меня в виконты де Же-Хиннома.
Уходят.
Вероника фон дер Реке. Я горжусь тем, что я анабаптистка, Генрих.
Мясник. Я стал наместником, анабаптисты! И я жестоко покараю каждого, кто усомнится в справедливости нашего дела. Да здравствует Иоанн Бокельзон, царь Нового Иерусалима, Града Божьего!
Во дворце епископа. Бокельзон восседает на троне.
Бокельзон.
Я только что отменно покушал. Проглотил множество котлет, антрекотов и кровавых ростбифов. Мне кажется, что я набил желудок едва ли не всем животным миром. Он погребен под горами кукурузы, кислой капусты и бобов, а также под целыми коробами салатов, На которых опять же громоздятся круги сыра, И все это залито морем шнапса И океаном пива. Прошли те голодные годы, Когда я влачил жалкое существование На крохотной сцене, Актер-неудачник, повсюду освистанный И получавший грошовое жалованье. Искусством я никогда не мог прокормиться. Лишь содержание публичного дома Позволило мне кое-как продержаться. Теперь меня кормят религия и политика, Но я попал в ловушку. Я стал анабаптистом, Поскольку ничего не добился на профессиональном поприще. Оказавшись безработным, я преподавал риторику Пекарям, сапожникам и портным, У которых царил сумбур в головах. И, видя, как они своими религиозными идеями, Словно грязь, взрыхляют мир, Позволил им наконец развязать войну И даже вдруг, по наитию, сделался их царем. Теперь, черт побери, они верят в меня, Осыпают титулами и смешными званиями, Просят занимать всевозможные должности. И разгневанные князья засуетились, Поскольку пошатнулись устои Их издавна установленного порядка. Они путают меня с моими ролями, Принимают меня за неистового Геракла, За кровожадного Нерона и угрюмого Тамерлана. Пока я не вижу выхода и предпочитаю плыть по течению Туда, куда несет меня моя игра, Окруженный благочестивыми людьми и жутким хламом. Участвуют все. И это поистине чудо.Входят анабаптистки.
Одиннадцать женщин (хором). Слава Всевышнему.
Бокельзон. Нет, нет, нет, нет. Как вы входите! Гуськом! (Вскакивает и начинает показывать, как нужно входить.) Сперва царица Дивара, а уже за ней остальные, все время по двое в ряд, царственной походкой, свободно, естественно, словно вы рождены царицами. Тот, кто обладает царственной походкой, не входит, а как бы проскальзывает в зал, а вы попросту входите, вы не вышагиваете, а ковыляете, словно крестьянские лошади после долгой пахоты. А ну, все назад! Многоженство — это проблема власти.