Шрифт:
– Что мне теперь делать, подскажи!
– Раз так, – насмешливо засмеялся Лазаренко, – позвони ей!
– Не хочу я звонить, и, кроме того, я не знаю ее телефона!
– Узнай! Хотя я забыл, тебе ведь до лампочки! – И Лазаренко ушел, оставив Мешкова в полной растерянности.
После работы Мешкова можно было увидеть на площади возле киоска «Справочное бюро».
– Скажите, пожалуйста, можно ли узнать домашний адрес?
Киоскер протянула Мешкову бланк:
– Заполните фамилию, имя, отчество, желательно год рождения, хотя бы приблизительно.
– Я могу заполнить все, кроме фамилии!
Киоскер рассердилась:
– Вы что, пришли сюда шутки шутить?
– У нее имя, единственное в своем роде, – Иллария! Это вообще не имя, а не поймешь что.
– Нельзя! – Киоскер в сердцах захлопнула окошко.
– Это мне повезло, что нельзя! – сказал Мешков закрытому окошку. – Теперь моя совесть чиста.
Но он не успел отойти от киоска, как сразу увидел на стенде афишу: «Всероссийская художественная выставка».
Мешкова будто насквозь пронзило. Он замер как вкопанный и оторопело уставился на афишу.
Отошел от нее, тотчас снова вернулся, с недовольным видом прочел адрес выставки и рядом: «Открытие 15 сентября».
Мешков опять постучал в окошко справочного бюро. Когда киоскер открыла, Мешков мрачно спросил:
– Какое сегодня число?
Киоскер узнала Мешкова и ехидно потребовала:
– За справку платите.
Мешков заплатил и получил официальный ответ на фирменном бланке: «Сегодня шестое октября тысяча девятьсот семьдесят шестого года».
Снег пошел, ранний октябрьский снег повалил. На липах желтели из-под него скрученные и ломкие листья, еще не ободранные ветром.
Снег пошел, и поэтому в залах художественной выставки свет зажгли днем. От света забликовали стекла на картинах, а толстые лепные багеты заблестели фальшивым бронзовым цветом.
Все посетители шли от картины к картине, а Мешков – от одной рамы к другой, потому что на каждой раме были прикреплены этикетки с фамилией художника и, что самое главное, с его инициалами.
Мешков задирал голову, беззвучно шевелил губами:
– А-Эм… Ве-Ве… И-Эл…
Мешков опускал голову, читал инициалы на картинах в нижнем ряду:
– А-Эм, А-Эм… Ве-Ве… Ве-Ве…
И вдруг!
– Овчаренко! – вслух прочел Мешков и тотчас спросил у молодого человека, стоявшего рядом: – Как вы думаете, Овчаренко Тэ-Пэ… мужчина или женщина?
– Понятия не имею.
Мешков пошел разыскивать служительницу. Она дремала на табуретке, в полусне следя за тем, чтобы никто не попортил произведений изобразительного искусства.
– Скажите, пожалуйста, – разбудил ее Мешков, – Овчаренко Тэ-Пэ – мужчина или женщина?
– А я почем знаю? – приоткрыла глаза служительница.
– Вот беда, каталога нет, – вздохнул Мешков.
– К закрытию выставки наверняка напечатают! – утешила дежурная по залу.
– Вы случайно не знаете, кого из художников зовут Таисией Павловной?
– Не знаю, мой хороший. Вот Репина знаю – звали Ильей Ефимовичем, а что за Таисия Ивановна, с чем ее едят?
– Павловна, – поправил Мешков, сделал несколько шагов, присел на стул отдохнуть и пожаловался соседу: – Сколько картин понавесили, пока все пересмотришь!
– Мало! – взорвался сосед. – Очень мало, самые лучшие не повесили! – И исчез.
Мешков изумленно поглядел ему вслед, встал со стула, собираясь продолжать осмотр, и в этот момент заметил саму Таисию Павловну.
Она шла по залу, энергично размахивая руками.
Мешков напустил на себя вальяжность.
– Здравствуйте, Таисия Павловна! – Он почти пропел эти слова.
– Вот это да! – удивилась Таисия. – Вот это не ожидала! С каких это пор вы интересуетесь живописью?
– А я ею не интересуюсь, забыли, что я ничего не знаю про Джотто?
– Тогда зачем вы сюда пришли?
– По делу! – Он достал из кармана листок бумаги. – Как ваша фамилия, тут у меня записано, есть Алсуфьева Т. П., Гусарова Т. П. и, наконец, Овчаренко тоже Т. П., правда, я не все картины обошел, может, еще есть Т. П.?
– Овчаренко зовут Тихоном Петровичем! – Таисия Павловна поначалу не угадала, к чему клонит Мешков. – Зачем вам сдалась моя фамилия?
– Хочу взглянуть на ваши картины! – схитрил Мешков.
– Пойдемте!
Художница резко взяла с места. Мешков заторопился за ней, как вдруг она остановилась.