– Не смей прикасаться ко мне! – Элеонора вздрогнула и рванулась в сторону. – Отпустите меня немедленно! – немного успокоившись, возмущенно потребовала она, пытаясь высвободиться, но он лишь сильнее прижал ее к себе.

– Отпущу, – слепо пообещал Ричард, продолжая обнимать ее и, закрыв глаза, с наслаждением вдохнул знакомый аромат лаванды.

Аромат прошлого… Далекого теперь уже прошлого. Аромат его любви, от которой он так и не сумел отречься и которую не смог забыть. Этот аромат и ее тело в его объятьях. Такое женственное, родное, теплое. Настоящее. Настоящая Элеонора, а не ее бесплотный призрак, который приходил к нему во снах и таял в небытие и мраке, стоило ему лишь прикоснуться к ней. Просто женщина. Со всей ее нежностью, мягкостью. Хрупкая и ранимая, но в то же время несгибаемая и неприступная. Только сейчас он ощутил в полной мере, как же соскучился по ней. Как ему не доставало ее все эти годы холодного одиночества в толпе среди незнакомых лиц, пустых разговоров и мертвенного блеска роскоши. Ее согревающих душу прикосновений, ее светлой улыбки, ее смеха, сияния глаз, ее шуток и сумасбродств. Всех тех милых мелочей, которые на первый взгляд совершенно незаметны и даже несущественны, но которые составляют саму суть женщины. Олицетворяют саму жизнь, раскрашивая ее в яркие цвета радуги, и являются ее величайшим даром холодному черно-белому миру.

– Отпусти меня сию же минуту!!! – снова потребовала Элеонора.

Звук ее голоса вернул его на землю. Чуть вздрогнув, Ричард тряхнул головой, прогоняя наваждение, и разжал руки.

– Хорошо. Но если ты сейчас попытаешься уйти, то, клянусь, я лично позабочусь, чтобы завтра все газеты Нью-Йорка, от солидных изданий до бульварной макулатуры, трубили о том, что ты – моя любовница! – холодно отрезал он, тоже начиная злиться.

Элеонора замолчала, ошеломленно глядя на него и не в силах поверить в услышанное. Она даже мысли не допускала, что высокомерный британский герцог, благородный аристократ королевских кровей опустится до такого низменного поступка. И ради чего? Ради того, чтобы заставить ее, актрису какой-то труппы, выступающей на Бродвее, выслушать его? Это было слишком невероятно. Немыслимо. И необъяснимо. Ричард Грандчестер, которого она знала когда-то, был слишком горд для таких тривиальностей, подходящих разве что простолюдинам. Он никогда не стал бы так унижаться. Но реальность говорила о другом.

– Это шантаж, – ошеломленно пробормотала она. – Мерзкий, подлый шантаж!

– Верно, – согласился Ричард, по его губам скользнула усмешка, полная нескрываемой горькой иронии. На мгновение на его лице отразилась странная смесь отчаяния, вины и смущения, но тут же исчезла, сменившись прежней непроницаемой маской. – Но ты, как всегда, не оставила мне выбора, Лин, – добавил он.

– Не смей меня так называть! – снова нахмурилась Элеонора, ухватившись за эту фразу, как за спасательный круг, пытаясь привести мысли в порядок и решить, что делать дальше. Она все еще никак не могла прийти в себя.

– Почему? – невозмутимо поинтересовался герцог, возвращаясь к знакомому облику холодного, сдержанного и высокомерного аристократа. – Когда-то тебе это нравилось.

– Ты верно заметил – когда-то! В прошлом. В далеком прошлом, к которому нет возврата. Ты утратил право называть меня так в тот день, когда бросил меня и женился на другой! Теперь я для тебя мисс Бейкер – и только.

– Что ж, – тот с показным равнодушием пожал плечами. – Как пожелаешь. Мы можем поговорить спокойно?

Еще минуту она упрямо и гневно смотрела на него, и Ричарду начало казаться, что она все же откажется и снова попытается уйти. Он напрягся внутренне, готовясь в случае необходимости, снова удержать ее. Разумеется, он не собирался выполнять свою угрозу, хотя это и не составило бы труда при его положении и связях, а газеты были бы только рады получить столь лакомую скандальную новость. Но все это были лишь пустые слова доведенного до отчаяния мужчины. Он пытался удержать ее, поговорить, объяснить, побыть с ней еще минуту и попытаться наладить хоть какое-то хрупкое равновесие в их несуществующих отношениях. Он снова и снова переступал через свою гордость, ежедневно приходя к ней, посещая все спектакли с ее участием, но она ускользала, словно вода сквозь пальцы, безжалостно разрушая своей ледяной неприступностью и вежливым равнодушием слабые мосты общения, которые он возводил с таким трудом. И он снова оказывался у самого начала пути и уже почти не верил, что ему удастся разорвать этот порочный замкнутый круг. Прошло столько месяцев, а она была все так же безнадежно далека, холодна и недосягаема, как и в первый день его возвращения. Ее равнодушие сводило с ума. Он был в отчаянии, и ему было уже все равно, насколько честны и достойны его поступки и слова, он переступил через честь и гордость поколений герцогов Грандчестеров и опустился до низменного шантажа. И все ради этой женщины.

«Элеонора-Элеонора… Милая Лин. Тебе всегда удавалось заставить меня совершать невероятные, а порой просто глупые или сумасшедшие поступки. Только тебе. Так было, есть и, очевидно, будет всегда. С нашей самой первой встречи. Что ж… Может быть, это и к лучшему. Это заставляет меня чувствовать себя живым. Настоящим».

В комнате воцарилась тишина. Неподвижно застыв в центре комнаты и скрестив руки за спиной, герцог молча смотрел на стоящую перед ним женщину, ожидая ее решения. Он казался совершенно спокойным, и только побелевшие костяшки пальцев, сжатых в кулаки, выдавали скрытое напряжение и нетерпение, которое он испытывал в эту минуту. Наконец, Элеонора отвернулась и медленно опустилась на стул, хрупкие плечи устало поникли, словно придавленные тяжким грузом.

– Говори, – хмуро бросила она, не глядя на него.

Ричард тяжело вздохнул и подошел ближе. Опустившись рядом с ней на одно колено, он попытался поймать ее взгляд, но она опустила ресницы и отвернулась. Одна из непокорных золотых прядок выбилась из-под заколки и упала ей на висок.

– Элеонора, – он поднял руку и хотел убрать непослушный завиток, но Элеонора резко отшатнулась, избегая его прикосновения. – Я всего лишь хочу поговорить с тобой, – едва слышно пробормотал он с горечью и болью. – Неужели я прошу так много?

– Я не хочу с тобой разговаривать, – холодно отрезала актриса, по-прежнему не глядя на него. – Нам вообще больше не о чем говорить! Но ты не оставил мне выбора. Хочешь мне что-то сказать? Прекрасно! Говори побыстрее и убирайся. Я очень устала и хочу как можно скорее пойти домой.

Ричард поднялся и с минуту просто смотрел на нее странным задумчивым взглядом, а затем чуть улыбнулся кончиками губ.

– Сегодняшний спектакль был просто великолепен, – вдруг официально произнес он пустым светским тоном. – Мне не часто доводилось видеть такую превосходную игру даже в Лондонской опере. Хотя я, конечно, вряд ли могу считаться знатоком, поскольку редко посещаю театр. Но это один из лучших спектаклей, что я видел в своей жизни. Вы, мисс Бейкер, были просто неподражаемы. Примите мои поздравления.

Это возымело желаемый эффект. Элеонора вздрогнула и, обернувшись, удивленно взглянула на него. С минуту они молча смотрели друг на друга, а затем она нахмурилась.

– И это все, что вы хотели мне сказать? – наконец процедила она тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Вы устроили весь этот дурацкий спектакль только для того, чтобы поздравить меня с успешной премьерой?!! – она глубоко вздохнула, пытаясь подавить вспыхнувший с новой силой гнев, и, смерив стоящего перед ней мужчину неторопливым, уничтожающе насмешливым взглядом, зло прищурилась. – Очевидно, вы лишись разума, ваша светлость. Что ж, если это все…