Они провели в тренировочном лагере меньше двух месяцев, но эти два месяца показались Нилу длиннее, чем вся его предыдущая жизнь, теперь такая невыносимо далекая, туманная и нереальная, словно прочитанная когда-то, полузабытая книга. Как ни ужасен был Сент-Джеймс с холодной серо-каменной промозглостью его стен, маленькими зарешеченными окошками, железными решетками и ненавистью Стэнтона, но, по сравнению с лагерными условиями, он представал едва ли не комфортабельным дорогим отелем. Впрочем, Сент-Джеймс и путешествие в трюме корабля оказались неплохой подготовкой к тому, что их ожидало здесь, во Франции. Время обучения пролетело незаметно, словно в смутной туманной пелене, и когда Нил пытался вспомнить этот период своей жизни, в его мозгу мелькала череда разрозненно-однообразных и бессмысленных картин, где визгливые вопли Девуазье переплетались с лязгом оружейного металла, непреходящим мерзко-сосущим чувством голода и бесконечной усталостью. Каждый день здесь был похож на другой и казался последним, но в итоге буднично проходил мимо, отпечатывался в сознании очередным смазанным серым пятном и растворялся в темноте ночи, когда они наконец-то добирались до палаток и, едва коснувшись головой пола, проваливались в сон без сновидений. А когда небо на востоке начинало светлеть, все начиналось снова.

Но время неумолимо шло вперед. Минуты плавно перетекали одна в другую и убегали в небытие, складываясь в часы, дни, недели. Измотанные, усталые и осунувшиеся от голода и недосыпания, они собирали остатки несуществующей воли, чтобы в очередной раз встать и прожить еще один день, выполняя команды, выкрикиваемые визгливым голосом, снова и снова повторяя заученные движения. Тупо и методично, без злости и раздражения, ибо на них не осталось сил. Многие из них навеки остались там, в смутной колеблющейся пелене безжалостной лагерной серости и забытья, не дожив даже до первого боя. Они уходили тихо и незаметно. Просто однажды исчезали в лихорадочном бреду, чтобы больше не вернуться. Их смерть не вызывала у Нила никаких чувств, кроме отстраненного тупого равнодушия. Впрочем, было бы странно, если бы было иначе. Здесь, как и в тюрьме, царил главный неписаный закон жизни: каждый сам за себя. К концу обучения из бывших обитателей Сент-Джеймс, прибывших во Францию, в живых остались только он, Крест, Штопор и Крайтон. Но однажды наступил день, который Нил запомнил очень хорошо. День, когда все закончилось. Или началось?

Сержант Девуазье, облаченный в наглаженный мундир и парадную шляпу с золотыми шнурами, стараясь не заляпать грязью начищенные до зеркального блеска сапоги, торжественно-неторопливо прошелся перед выстроенными на плацу «отбросами общества», ныне являющимися солдатами доблестной американской армии. Окинув надменным взглядом изможденные лица, он презрительно хмыкнул.

– Ваше обучение окончено! – наконец объявил он исполненным пафоса тоном. – С этого момента вы – солдаты армии США и сегодня же отправляетесь в авангард войск. К несчастью, ваши успехи не впечатлили военное руководство, поэтому я еду с вами. Надеюсь, вы в состоянии понять, какая честь вам оказана, и оправдаете доверие вашей страны!

– Нам оказана величайшая честь – умереть первыми, заткнув своими телами жерла вражеских орудий, чтобы доблестная американская армия смогла пройти по нашим трупам и получить свою победу, – с нескрываемым сарказмом едва слышно пробормотал стоявший рядом с Нилом Крест.

– Напоследок хочу сказать вам еще кое-что. Если мною будет замечен хоть малейший намек на дезертирство, все виновные будут расстреляны на месте без выяснения обстоятельств, – зловещий огонек, загоревшийся при этом в водянистых глазках сержанта, ясно дал понять, что он с нетерпением будет ждать подходящего случая, чтобы воспользоваться своим предупреждением. – Разойтись!

А дальше был заунывный стук колес эшелона, сменившийся пешим марш-броском в сторону Дюнкерка. Впрочем, если верить словам Девуазье, неосторожно оброненным еще вчера, они уже почти добрались до места назначения. Вспомнив о нестерпимо надоедливом сержанте, Нил подавил усталый вздох, в очередной раз поправил сползший ремень винтовки и шагнул вперед. И в это момент где-то впереди полыхнула вспышка выстрела, а спустя мгновение порыв ветра донес ставший уже знакомым звук. Тонкий свист пули, пронесшейся мимо виска, эхом полоснул по нервам. Нил ошеломленно замер, растерянно глядя перед собой. И мир вокруг тоже замер. Время остановилось, свернувшись в одно застывшее в Вечности мгновение. Нила вдруг обдало холодом. Словно сама Смерть мягко подошла сзади, обняла за плечи ледяной рукой и мягко прошептала: «Я здесь, мой милый. Совсем рядом. Я жду тебя. Жду вас всех. Давно жду». Ее насмешливый шепот невидимым горящим клеймом отпечатался в сознании, принеся с собой ощущение бессилия и… страха, горьким комом застрявшее в горле. Окружающий мир качнулся и растаял в странной пелене, колеблющейся перед глазами, в висках застучала кровь. Где-то на периферии сознания Нил смутно понимал, что так и остался стоять, глядя прямо перед собой застывшим взглядом. Внутренний голос, надрываясь, вопил о надвигающейся опасности, низ живота обожгло леденящим холодом, но он продолжал стоять, глядя вперед, не в силах пошевелиться. И внезапно он почувствовал, что сейчас снова раздастся выстрел, только на этот раз пуля уже не пролетит мимо. Это было даже не предчувствие, а понимание. Нил увидел это так отчетливо, словно кто-то незримый прокрутил для него бесконечную ленту времени, приоткрыв завесу несуществующего будущего. Блеснет серебряным отсветом холодный металл винтовки, ветер разнесет эхо выстрела, а пуля, рассекая воздух, понесется к нему. И все. Все закончится. Навсегда. Здесь, на этой пустой раскисшей от дождя земле, для него все закончится. Смерть ласково улыбнется ему и, коснувшись его ладони своей холодной рукой, уведет за собой в никуда. Осознание неизбежности этого обдало волной безудержного, панического ужаса, но он молча стоял и ждал. Ждал последнего выстрела. И ему было страшно.

То, что произошло потом, Нил почти не помнил. Словно сквозь плотный слой ваты до него долетел чей-то предупреждающе-злой крик, а в следующий миг что-то тяжелое со всей силы врезалось в него, на мгновение пригвоздив к земле, и поволокло в сторону. И в ту же секунду раздался страшный грохот, а земля неподалеку от места, где он только что стоял, взлетела в воздух. Послышались крики. Гранаты летели беспрерывно, распахивая поле воронками. Металлические осколки вперемешку с пулями решетили воздух, сливаясь с гулким грохотом взрывов, криками и стонами раненых. Нил замер, уткнувшись лицом в раскисшее месиво. Больше всего на свете ему хотелось зажать уши руками так, чтобы не слышать этих надсадных звуков, не чувствовать, как сотрясается земля, и остаться лежать вот так навсегда, но, выждав, когда грохот немного стихнет, он заставил себя поднять голову и огляделся по сторонам. Пространство вокруг было изрыто воронками, из которых в грязно-серое небо уползали ленты черного дыма; то здесь, то там слышались стоны, а сам он лежал на чудом уцелевшем клочке, припорошенный, словно снегом, комьями грязи. Девуазье видно не было, что, впрочем, совершенно не удивило Нила. Взглянув вперед, он обнаружил небольшой пригорок, поросший жидким кустарником, очевидно, скрывший его от врага, а чуть впереди и левее, в самой гуще кустарника, лежал Крест. Чуть склонив голову и прижав приклад к плечу, он сосредоточенно прицелился, а затем плавно нажал на курок. Нил заметил, как вздрогнуло его тело от ударившей в плечо отдачи. Спустя мгновение послышались ответные выстрелы, и пули взрыли землю на пригорке. Крест чуть опустил винтовку и едва слышно процедил какое-то проклятие. Оглянувшись, он заметил взгляд Нила и сделал ему знак приблизиться.

– Только голову не поднимай.

Нил осторожно подполз ближе.

– Они засели там, – Крест указал взглядом на расположенный прямо перед ними на сравнительно небольшом расстоянии окоп. – Очевидно, у них нет пулемета, – продолжал рассуждать он, хотя говорил скорее сам с собой, чем с Нилом. – Иначе бы они уже давно нас выкосили. Это хорошо. Можно сказать, невероятное везение. Странно, что они подпустили нас так близко. Может быть, не заметили? Хотя, скорее всего, обнаружили, что нас не слишком много, и решили накрыть гранатами. Кажется, их тоже не много, значит, это либо остатки отступающего отряда, либо форпост наступающего. Последнее более вероятно. Они перешли на винтовки, значит, у них закончились гранаты, или они их берегут, надеясь подманить нас поближе, – не переставая рассуждать, он взял одну из гранат и, сорвав колпачок, с размаху швырнул в сторону вражеского окопа. Землю сотряс очередной взрыв, а спустя мгновение пригорок, за которым они скрывались, снова взрыли пули. – Кажется, их все-таки потрепало, – прокомментировал Крест, вглядываясь вдаль.

Позади послышался шум. Нил осторожно обернулся и увидел подползавшего к ним Штопора.

– Дьявол, дьявол, дьявол, – бормотал ирландец, устраиваясь рядом. – Чего делать-то будем?

Нил вопросительно взглянул на Креста, но тот сосредоточенно смотрел вдаль и не заметил этого.

– Не знаю, – пробормотал Нил.

В этот момент неподалеку от них землю взрыл очередной шквал пуль.

– Черт! – прошептал Крест. – Надо действовать.

– Вот-вот, – поддержал его Штопор. – Пока нас тут не перестреляли, как куропаток, вместе с этим чертовым ублюдком-сержантом!