— Даже не посмотришь на меня? — иронично поинтересовался хозяин кабинета.

Марти нахмурился и раздражённо подёрнул плечами, но ничего не ответил. Собеседник тяжело вздохнул и откинулся в кресле.

Они сидели по разные стороны стола, напоминая директора школы и провинившегося ученика. Атмосфера кабинета лишь усиливала это впечатление: на стенах висели в рамках грамоты и сертификаты, стол был явно рабочим местом, на полках было великое множество книг. Вот только хозяин этого помещения не имел прямого отношения к педагогике — он был психологом. Марти хорошо знал о его способностях понимать мысли людей по их виду, именно поэтому он сел на стул боком к столу и спиной к окну, стараясь скрыть своё лицо в тени. Он пытался изображать безразличие и небольшое раздражение, стараясь не думать о том, что его, скорее всего, сейчас читают, как открытую книгу.

Тем временем его собеседник также отвел взгляд и теперь смотрел в потолок. Марти знал, что это временно и, скорее всего, мужчина рядом с ним просто обдумывает свои дальнейшие действия. А пока собеседник был отвлечён, Марти украдкой скосил на него глаза. У мужчины был крайне усталый вид, его измучили постоянные переживания. Под светлыми серыми глазами, на дне которых всегда было немного печали, залегли круги, лоб исчертили морщины, тонкие губы были плотно сжаты. Даже для его сорока пяти у него было слишком много седых волос, отчётливо заметных на чёрной шевелюре.

Наконец, мужчина отрывисто вздохнул, и Марти поспешил отвести взгляд, предчувствуя начало собственной пытки. От мужчины не укрылось это небольшое движение глаз, и он слегка приподнял уголки губ в улыбке. Поставив локти на стол и подперев сцепленными в замок руками подбородок, он неторопливо заговорил:

— Молчишь, значит? Что ж, твоё право. И всё же я рад, что нам наконец-то удалось пересечься. В последние два года ты совсем редко бываешь дома, Марти.

Марти невольно сжал зубы, но постарался не поддаваться. “Ничего, пусть выговорится. Потом он непременно меня отпустит”, — думал он.

— И всё-таки твоё поведение вызывает беспокойство как у меня, так и у мамы, — продолжал Робин Фебфлауэр — отец Марти. — Мы действительно волнуемся, Марти. Ты связался с мутной компанией, гробишь своё здоровье — явно ведь по выходным с ними не чаи гоняете? — перечёркиваешь будущее, чудом избежал недавно проблем с полицией, всегда ходишь то с синяками, то с царапинами, оценки в школе по многим предметам упали, потому что ты просто ничего не делаешь, несмотря на свои способности…

— Как тебя волнуют мои оценки, однако… — не выдержал и съязвил Марти.

Робин тяжело вздохнул и, сняв очки, устало потёр переносицу.

— Я расставил пункты в порядке убывания приоритетности, а ты всё равно придрался именно к ним. Забавно. — Он усмехнулся, но в его глазах не было ни капли веселья. — Но спасибо, что хотя бы заговорил. А то я уже начал забывать, как звучит голос моего младшего сына…

Марти раздражённо щёлкнул языком и ещё дальше отвернулся. А Робин выпрямился и продолжил:

— Но я позвал тебя сюда не совсем ради того, чтобы отчитывать. Скорее, я бы хотел разобраться в причинах твоего поведения и убедиться, верны ли мои догадки.

Марти невольно напрягся. Эти слова означали именно то, чего он опасался: его отец будет “копаться” в его голове. “Как же я это ненавижу!” — подумал он и нервно облизнул губы.

— Итак, пожалуй, начнём. — Робин сцепил руки в замок на столе и приступил к высказыванию предположений. — Зачем же тебе постоянно находиться вне дома? Очевидно, потому что тебе здесь не нравится. Но почему? Подростковый бунт? Нет, это слишком поверхностное объяснение. Ненависть к собственным родителям? Но мы никогда тебя ни в чём не ограничивали, всегда прислушивались к тебе и твоим желаниям. Вспомнить только ту историю с барабанными установками, которые ты так хотел и которые мы подарили тебе даже несмотря на… сложившуюся ситуацию, — он не смог сохранить самообладание, и на этих словах его голос дрогнул. Затем он тряхнул головой и продолжил: — Да и ты ни разу не проявлял намёков на ненависть. Обиды, досаду, недовольство — бывало, но не полноценная ненависть. Скорее, периодические негативные эмоции, нормальные для любых человеческих взаимоотношений. Тогда что же? Почему ты бегаешь от собственного родного дома, как от огня? Ответ прост: ты боишься, — спокойно заключил он.

Таких обвинений Марти не выдержал и, резко повернувшись, торопливо возразил:

— Н-ничего я не боюсь!

И тут-то он осознал, что попался в ловушку: его отец снисходительно-ласково улыбнулся и мягко поинтересовался:

— Не боишься? Тогда почему так упорно убегаешь?

— Да не убегаю я! — упрямился Марти, чувствуя, что всё сильнее увязает в трясине собственных заблуждений. — Мне просто весело в этой компании, вот и всё. Или ты имеешь что-то против моих друзей? — с вызовом поинтересовался он.

Марти не хотел в этом признаваться даже самому себе, но в глубине души он прекрасно осознавал, какую чушь мелет. В школе он всеми силами старался найти себе занятие на вторую половину дня, с ужасом думая о том, что придётся возвращаться домой. Именно поэтому он с радостью принимал любое предложение коллектива, даже если с моральной точки зрения оно не всегда казалось ему правильным. Репетиции на ударных в школьной группе, сомнительные вечеринки с дешёвым алкоголем, подозрительные вылазки, ночные прогулки по городу, сон у какого-нибудь знакомого — всё это успел испробовать Мартин Фебфлауэр за последние два года. И чем дальше, тем хуже и… ниже.