— Да. Он был единственным гребцом на котором были арматидовые цепи. — Подтвердил Дарик, припоминая, как сам обратил внимание на худого жилистого чернокожего гребца с отливающими красным медным блеском кандалами на руках. По всем законам галер такой доходяга давно должен был умереть, но он напротив переживал уже третий гребной состав корабля. — После того как наша галера наскочила на скалы, нас обоих подобрали ийланы, связали и отнесли в свой лагерь вместе с несколькими телами утопленников, собираясь съесть. Ближайшей же ночью мне удалось освободиться.

Вообще, то, как он стаскивал с себя ногами сапоги с портянками, чтобы освободить спрятанные там ножны со стилетом, а потом пытался извлечь оттуда кинжал, зажав его между большим и указательным пальцем ноги — заслуживало отдельного подробного пересказа. Дарик не раз пожалел тогда, что море не утопило его сапоги, однако, потеряй он их, то пришлось бы распрощаться и со стилетом, который или унесло бы волнами или же его бы обнаружили ийланы. Дикари-людоеды не носили ни одежд, ни обуви и как следствие не имели потайных мест и карманов, где можно было спрятать оружие, потому они всегда забывали, что у облачённых в тряпки «людей железа» таких мест с избытком.

— Я убил охрану и разбил его цепи, после чего мы ушли.

— Ты освободил некроманта? Это рискованный поступок, паврави!

— Вот, он тоже удивился. — Согласился Дарик, — только тогда я ещё не знал, что он некромант. Он открылся мне гораздо позже, после того как я снял с него последние, мешающие ему колдовать, остатки кандалов. Но даже если бы я знал, кто он, то всё равно не оставил бы его у людоедов. Быт съеденным это…

Борагус запнулся, подыскивая подходящие слова для описания своего отношения к людоедству. Ни львы, ни другие хищники не вызывали у него такой неприязни и отвращения как чернокожие дикари, ведь в отличие от последних, они не пожирали свою добычу живьём, умышленно её мучая. Он бы сказал, что для него это страшно, но не стал, найдя более нейтральное определение.

— …Это не самое лучшее посмертие из возможных.

— Это всё? — Уточнил хафаш, когда Дарик замолк.

— Да, господин.

— Тогда ты зря не веришь в Судьбу, смертный. — Раздумчиво изрёк Гюлим, сматывая с луки своего седла дариковы поводья и перекидывая их в руки Борагуса. Сказано это было с такой красноречивой интонацией, что Дарик не смог удержаться от вопроса.

— Почему?

— Потому, что девять из десяти магов Ночи, просто «выпили» бы тебя как чашу с вином, сразу же, как оказались в безопасности. — Охотно пояснил вампир. — Это Судьба привела тебя ко мне, сделав так, что тебе попался тот самый, единственный из десяти, кто этого делать не стал.

Призрачный жеребец хафаша остановился как вкопанный и Дарик, с небольшим опозданием, остановился тоже, выжидающе смотря на Гюлима. Они выехали на большую, ведущую к городу дорогу, отличающуюся от моря песка вокруг них лишь наличием в песке каменной крошки, плотно утрамбованной колёсами телег и ногами путешественников. Стены Шагристана высились километрах в двадцати от них, освещенные крохотными огоньками факелов в башнях и над воротами. До рассвета оставалось ещё несколько часов.

— Я скажу тебе одно имя, мхаз, запомни его. Улле-Эфеби — этот праведник должен умереть. Добраться до него не сложно…

* * * *

Шагристан это такой город, который очень трудно отрезать от внешнего мира насовсем. И не потому, что он такой уж для всего мира важный, а потому, что замкнувшийся за линией своих крепостных стен, он быстро утопит сам себя в собственных нечистотах и уморит голодом одновременно. Потому ворота города открыты даже по ночам. Именно ночью в город въезжают повозки с мукой и фруктами, дабы утром в чайханах и духанах города было свежее угощение. Ночью из города выкатывают свои зловонные тачки золотари — чистильщики выгребных ям и сливных каналов, спеша к утру очистить город от выработанных им же нечистот.

Простые путники избегают заходить в Шагристан в ночное время. Во-первых, мало удовольствия толкаться в воротах с гружёными телегами, а во-вторых, стража за право войти в город (или наоборот покинуть его) может содрать втрое дороже. А почему ты идешь через городские ворота именно ночью? Может быть ты злодей, скрывающийся от шахского правосудия?! Честный и преданный слуга шах-ан-шаха просто обязан досмотреть такого подозрительного типа внимательнее! Даже если стражник ничего скверного не найдёт, то нет ничего плохого если он потребует с путника должной платы за свои нелёгкие труды! На Борагуса, в его новом облике такое правило не распространялось — в одеждах и доспехах «белого стража» он мог проходить в город в любое время, когда ему вздумается.

Конь вынес Дарика к воротам аккурат к утренней пересмене стражи — когда въезд для телег закрывался до следующей ночи, а в город начинала втягиваться ночевавшая перед его стенами толпа. Некоторые торговцы, не пожелавшие платить пошлину за право торговать в городской черте, разбивали свои палатки прямо на обочине дороги, увеличивая суету через которую Дарику приходилось прокладывать себе дорогу. С немалой радостью он снова пустил в ход плеть, прогоняя с дороги самых нерасторопных растяп. Атраванцы отскакивали, злобно матерясь ему в след, но останавливать не смели, видя синие одежды и бронзовую маску шахского гвардейца.