– То есть ты выбрала меня, как идеального донора для своего ребенка? – на сей раз пришло время Бенедикту выказывать свое раздражение.

– Да, - ответила я. Честность – правильная политика, но не с агрессивно настроенным мужчиной. За своим озлоблением он просто не расслышит доводов, не удосужится понять.

– И если бы я не соответствовал твоим представлениям об идеальном мужчине, то не дождаться мне детей? – он присел и вырвался из моих объятий, опершись на спинку кровати. Его уже осудивший взгляд буравил меня, он просто ждал, когда я забью последний гвоздь. Совершенно не имело значения, что бы я сказала. Я же не замечала надвигающейся бури, не думала замолчать и дать ему перебеситься, а сделала весьма рациональный, но самоубийственный вывод:

– Мы бы усыновили кого-то. Я…

Он посмотрел на меня так, будто я нанесла ему непростительную обиду. Я отстранилась от него, то, что увидела, напугало меня. Бенедикт был зол и обижен как никогда прежде. Не стоило начинать разговор, который я была не в состоянии контролировать.

– По-моему, сегодня нам лучше поспать отдельно, - предложила я таким образом остыть и пошла в комнату, которую не так давно занимала на правах гостьи.

– Ага, и обдумать дальнейший план действий, - бросил он мне вслед.

Комментарий к Think About It

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #MUSpP_Think

========== Heart Heart Head ==========

Inspired by: Meg Myers – Heart Heart Head

Остывший кофе и книга, которая еще вчера была интересной, а сегодня казалась пресной и надуманной. Так началось мое воскресное утро. А ведь должно было быть совсем иначе. Не то чтобы я против поздних пробуждений, но не от того, что накануне не могла сомкнуть глаз и заснула только от нервного истощения. Сама себя изгрызла. Несколько раз порывалась подняться к нему и попробовать начать разговор заново, извиниться, объяснить все. Складывала предложения будущей речи, но как только доходило до дела, все слова казались глупыми, неправильными, перенасыщенными неуместной поэтикой.

Моя нерешительность и повернутость на рационализации - залог одинокого холодного завтрака в выходной. Утром я проведала нашу общую спальню, но Бенедикта там не оказалось. Пошел переваривать вчерашние диалоги, надеюсь, что не в обществе виски. Хотелось бы, чтобы первой, с кем он поделится наболевшим, была я.

И почему все наши разногласия заканчиваются обоюдным бойкотом? Мы варимся в оскорблениях по отдельности, пока они не развариваются до абсурда, а потом, как ни в чем не бывало, возвращаемся к мирной жизни. Но его вчерашняя реакция на мой заскок предполагала изменение стандартного механизма примирения. На сей раз я действительно сделала ему больно, наша неспособность говорить на одном языке, которая обычно была причиной забавных недоразумений, на сей раз оказалась коварной блуждающей пулей.

В такие моменты приходит понимание. Понимание пользы ссор с битьем посуды и криками на весь квартал минимум. Если бы вчера вместо обмена холодными любезностями мы перебили к чертям всю посуду на кухне, крича как ненормальные, сегодня в огромном доме царили бы тепло уют и понимание, а не стерильная пустота и холод.

Целый день я провела со своей совестью наедине, Бенедикт так и не появился, чтобы спасти меня от ее зверского аппетита. Не представляю, как от меня вообще что-то, кроме скелета, после ее увещеваний осталось. Высший пилотаж извращения – самой довести себя до ручки и столкнуть в пучину отчаяния.

Правда, в глубинном самокопании с бонусным самоистязанием был один плюс: спать я пошла рано, так что на работу завтра встану без скрипа. Только с отъюзанным мозгом и смутным ощущением тревоги. Перед тем, как забыться сном, я набрала Бенедикта, но его телефон не пожелал связывать меня с хозяином. Я отправила сообщение, но сигнал от его доставки так и не потревожил мое чуткое забытье.

***

Утром ситуация воскресенья повторилась почти до мельчайших деталей, разве что вместо книги я погрузилась в работу. Бенедикта не было, не знаю, уже или еще. Не знаю, что в таком случае лучше. Первым делом я проверила телефон и набрала его, ни сообщения о появлении абонента в сети, ни гудка, который мог бы сообщить о том, что с ним все в порядке, не было.

Долгом всех и каждого на работе было спросить, все ли у меня в порядке и предложить взять выходной. Выглядела я действительно жалко: все валилось из рук, слова путались, а вымученные улыбки не смогли бы обмануть и того, кто в жизни их не видел. Разве могла я пойти домой? Я бы билась головой об стены и выла на луну. Чем и займусь сразу по приходу. Рабочий день – способ отсрочить шишки и синяки, а также жалобы соседей на шум.

Хорошо, что я не хирург, а то сегодняшний день грозил бы парой забытых тампонов и зажимов в телах пациентов. От аналогов подобных проколов меня спасали коллеги. Кризисная ситуация показала, что наши отношения не просто устаканились, а превратились в идиллично-гармоничные, когда есть кому прикрыть тыл.

Каждые несколько минут я проверяла телефон, хотя и так держала его в пределах видимости и слышимости. В конечном итоге он оказался на полу, а я настолько распсиховалась, что там его и оставила. Если бы не Генри, мой несчастный «блэкберри» мог бы стать приветом счастливой уборщице. Он забрал его себе, сказав, что я изведу не только себя, но и технику. Львиную часть дня я провела с ним, никто больше столько не выдержал.

Благополучно добравшись до места вытья и битья об стену, я обнаружила, что средство связи так и осталось у Генри. Может, оно и к лучшему. Дом встретил меня пустотой. Я проверила другие электронные способы связи, а также наш любимый неформальный – холодильник. Тишина. Пугающая, вот уже почти двухдневная тишина.