В ответ Уильямс только смеялась и говорила, что непременно попробует в следующем году. Хотя она прекрасно знала, что не сможет прийти в форму так быстро. Если она вообще сможет прийти в форму.

Вечером, по дороге обратно в Малибу, Робин заставила Макса пойти с ней в книжный магазин, где накупила кучу дурацких изданий с именами для детей и пособий по тому, как стать хорошей матерью. Уильямс-старший только закатывал глаза и делал вид, что ему все это совершенно неинтересно. Но все же сам оплатил все покупки сестры и взял несколько комиксов для Бэйтман.

– Такое чувство, что у меня уже есть ребенок, – смеялся он, бросая комиксы на заднее сиденье машины, которую ему любезно одолжил большой Уолли.

А Патти встретила их новым сюрпризом. Сюрпризом, который для нее самой едва не стал сюрпризом.

– Завтра здесь будет Олли, – проговорила она с улыбкой.

Она забыла об Оливере, как самая худшая мать на свете. Вся эта тепличная атмосфера всеобщей опеки, которая должна была доставаться Робин, но вымещалась на ней, как на самой тяжелобольной, выводила из равновесия, делала пассивной и безразличной к окружающему миру. Напускная веселость, царившая в Малибу, могла отвлечь от чего угодно, сбить с привычного ритма жизни, но никак не заглушить эту чертову ноющую боль где-то глубоко внутри, которая источила все ее защитные оболочки, сделала восприимчивой и чувствительной к токсичному внешнему миру.

И все вокруг, казалось, чувствовали это не хуже нее. Таиться не было смысла. И когда Том позвонил, чтобы сказать Патриции, что они с Чарльзом уже посадили мелкого на самолет, она ожила на несколько мгновений, которые позволили отправить в жопу сначала жалость к себе, а потом и обвинения в том, что она самое зацикленное на себе создание, раз забыла о приезде мальчика. Вновь почувствовать себя прежней, собранной, целой было бесценно. Том говорил только об Олли, давал ей ценные инструкции и напоминал об обещании привезти его домой лично. Пока Патти лихорадочно металась по особняку Криса Мартина в поисках сумки, телефона и прочих необходимых во внешнем мире вещей, мужчина ни разу не упомянул то, что волновало его больше всего, не спросил, как она (за последние несколько дней Бэйтман начала ненавидеть все эти заботливые взгляды и вопрос «Как ты?», от которого неизменно наворачивались непрошеные слезы), он продолжал разговаривать с ней так, будто ничего не произошло.

– Спасибо, Том, – попрощалась с ним девушка и уже собралась было переступить порог навстречу ожидающему ее такси, как дорогу преградил Макс.

Не отставали в своем желании сопроводить ее до аэропорта и остальные, но Патти должна была сделать это сама. Не оттого что Олли будет просто невозможен, пока они доедут до особняка, она и так была готова к тому, что сегодня мелкий очень долго не заснет, обрадовавшись дяде Максу и двум новым тетям. Патриция должна была, наконец, покинуть этот уютный нереальный мир и вспомнить о том, что за его пределами ее ждут работа, последствия ее же наивности и новые вызовы.

– Я сама прекрасно справлюсь с четырехлетним мальчишкой. И буду в состоянии заплатить таксисту по счетчику, – проворчала она, отодвигая от себя Уильямса.

Он после недолгих препирательств неохотно отступил и, удерживая сестру, полную энтузиазма как можно раньше встретить кучерявого ангелочка из Сан-Франциско, пропустил Бэйтман к такси.

Девушка благодарно кивнула и скрылась в автомобиле. Эти трое так забавно смотрелись у массивных ворот владений фронтмена Coldplay, словно прислуга в старых фильмах об аристократии, которая выстраивалась в ряд у парадного входа, встречая и провожая своего лорда. Патти даже попыталась позволить себе улыбнуться, но, захлопнув дверь, почувствовала, как далека от них и их защиты.

Как близок жестокий и циничный мир, который не переставал обсуждать их с Джаредом, обвинять ее в попытке разрушить их будущую с Аннабелль семью, как она сделала с Беном и Джен. Как просто было додумать все что угодно, когда сама Уоллис была рада направо и налево раздавать комментарии, публицист Джареда все лезла из шкуры, чтобы сохранить его позитивный имидж, а сама Бэйтман пряталась ото всех, пытаясь зализывать свои раны.

– В аэропорт, – сказала она замершему в ожидании таксисту и вновь ушла в себя, пытаясь думать только об Оливере и о том, чем бы его побаловать в отсутствие притворно строгих Чарли и Тома. Ее должны были занимать только Олли, предстоящий фотосет с Аной и ее собственная коллекция, ведь после успешного запуска линий, которые разрабатывали Дик и Скай, можно было подумать и о себе. Благо, финансовые прогнозы были более утешительными, чем положение ее личной жизни.

Патти горько усмехнулась. Но мысли ее быстро вернулись обратно к работе, к все новым творческим планам, вдохновением которым послужила Робин и безграничная благодарность самой Патриции за то, что подруга сделала для нее за все эти дни. Она хотела подготовить ей большой сюрприз, и, если все получится так, как она задумывала, он поспеет как раз вовремя. Деловые планы быстро сменились творческими фантазиями, и Бэйтман, откинувшись на сидение, уже представляла себе концепцию, ткани и текстуры, силуэты и отдельные акценты будущей коллекции. Запоминала и, наслаждаясь, рассматривала в своем воображении детали еще несуществующих платьев. Она не услышала, как водитель спрашивал ее, не против ли его пассажирка музыки.

Восприняв молчание за согласие, он негромко включил радио. Пустая попса на заднем фоне ничуть не смущала Патрицию, она даже не сразу поняла, что в машине что-то то невнятно мурлычет, то завывает, и усмехнулась. Макс однозначно воспринял бы такое ее поведение как выздоровление и возвращение к нормальному музыкальному снобизму, где дозволено было любить Lynyrd Skynyrd исключительно в оригинальном составе, Питера Хэмилла винить в распаде Van der Graaf Generator и ненавидеть Genesis, просто потому что это правильно.