Водитель еще немного осмелел, восприняв ее странную улыбку как знак одобрения, и добавил громкости как раз тогда, когда одна безымянная певичка сменила другую. Это был новый хит маленькой девочки с большими психологическими проблемами, тоненький детский невнятный голос для большого кино. В последнее время блокбастеры любили обзаводиться такими саундтреками в трейлерах. Но Патти знала ее не только из рекламных роликов. Ебаная Эшли, девочка с Коачеллы!

– Да выруби ты эту тощую мямлящую суку! – крикнула Патти таксисту. Она не хотела выходить из себя, срываться, кричать или истерить, но просто не могла остановить этой глупой необоснованной ненависти.

Теперь каждая тощая сука, которая крутилась вокруг Джареда, была одной из тех, кого он мог трахать, пока вешал ей лапшу на уши о любви. Глупая наивная Патти! Ревнивая тупая сука Бэйтман! Она отвернулась к окну, чтобы скрыть подкатившие слезы от пристально смотрящего на нее в зеркало заднего вида водителя. Собраться и постараться хотя бы выглядеть счастливой. Она должна была взять себя в руки ради Олли. Он заслуживал чего-то большего, чем бесчувственную оболочку, призрак той, которая обещала ему веселье и приключения, пока взрослые не знают.

На удивление разгруженный трафик на шоссе в аэропорт не дал ей окончательно собраться с мыслями (да и вряд ли ей сейчас хватило всего времени в мире, чтобы почувствовать себя в норме), и такси выплюнуло ее у одного из терминалов. Она вышла навстречу высокому стеклянному зданию и почувствовала себя маленькой и незащищенной. Так обычно выглядят во всех этих глупых школьных фильмах новички, точно загнанные кошкой мышки. Ей никогда не приходилось проверять на себе правдивость этого клише, ведь благодаря своим родителям, она всегда была той самой особенной девочкой. А как может быть иначе, когда твоя семья – одни из главных спонсоров школы, в которой ты учишься?

Только вот сейчас никого из Бэйтманов не было за ее спиной, чтобы оттенять все проблемы своим напыщенным авторитетом и деньгами. Ей казалось, что все эти спешащие по своим делам люди останавливаются, чтобы посмотреть на нее, на Патрицию Бэйтман, несчастную, оскандалившуюся, ненавистную и презираемую. Казалось, что все и каждый узнает ее, знает о ней что-то большее, чем даже она сама о себе. От этого чувства становилось чертовски некомфортно, и она продолжала свой путь, плотнее захлопнувшись в накинутую на футболку рубашку, будто та могла сделать ее невидимой для всего мира.

Из динамиков вновь повторили о прибытии нужного рейса, и Патти поспешила навстречу. Еще несколько нестерпимых минут одиночества, прежде чем с ней будет Оливер. И тогда все будет хорошо.

LAX всегда был огромным муравейником, причем таким, в котором изрядно покопались. Люди сновали туда-сюда, тащили свои огромные сумки и чемоданы, спешили, будто это был их последний шанс куда-то успеть. И вся эта суета зачастую действовала ему только на руку. Вот и сейчас он всего несколько раз остановился, чтобы поставить автографы юным фанатам комиксов и парочке взволнованных девиц, которые даже слова сказать ему не смогли.

Бен двигался к эскалатору и безразлично рассматривал толпу внизу. Делал то же, что и сотни тысяч других пассажиров до и после него, когда сливаешься с толпой, очень просто остаться незамеченным, даже если тебя нарочно ждут пронырливые фотографы или фаны. Несколько раз взгляд его останавливался, мужчина всматривался в мелькающие в толпе светлые макушки, но ни одна из них точно не была Патрицией. Да и с чего ей вообще здесь быть? Он усмехнулся. Что за глупые фантазии?

Хрупкая и такая одинокая в этой огромной толпе фигура, она будто сама ограждала себя от окружающих, обнимая себя за плечи. В ней не было совершенно ничего от Патриции Бэйтман, но все же это была она. Он слишком хорошо помнил ее, чтобы узнать, долго всматриваясь в почти неподвижный силуэт, и слишком плохо знал ее, чтобы тут же поверить, что это она. Что ему, собственно, было известно об этой маленькой занозе? Только то, что она позволяла всем видеть, и кому как не актеру знать, что этого мучительно мало, чтобы узнать человека.

И тем не менее он просто не мог поверить, что кто-то мог отпустить ее в таком состоянии одну. Аффлек поспешил вперед, но у эскалатора уже образовалась очередь, и он не мог позволить себе, расталкивая народ, пробираться вперед, как более нетерпеливые пассажиры. Он мог только не спуская глаз следить за девушкой, пока наконец не сможет подойти ближе и окликнуть ее.

Она недолго всматривалась в толпу, несложно было заметить маленького мальчика в сопровождении стюарда, сложно было дождаться их, пока они проберутся сквозь поток людей в зал ожидания. Мелкий тоже заметил ее почти сразу, и только они спустились с эскалатора, помчался вперед, выкрикивая ее имя.

– Привет, малявка! – девушка обняла его, опускаясь на колени, и впервые за много дней действительно искренне улыбнулась.

– Сама такая! – возмутился Олли, все еще продолжая висеть у нее на шее. Его хотелось держать в руках крепко-крепко и не отпускать еще долго, как ощущение настоящего счастья. Так, будто именно от этих объятий зависело, будет ли она продолжать улыбаться, когда отпустит его.

Но мелкий уже дорос до того возраста, когда начал считать себя очень взрослым и самостоятельным, иногда ей даже казалось, что все это каким-то непостижимым образом передалось ему от Уильямса. Он начал вырываться из ее объятий и вытирать рукавом щеки, которые она ему расцеловала. Просто типичный Макс!