Он не стал спускаться — много чести, и продолжил работу. Если это кто-то посторонний, то разобраться с ним он в любое время сможет, а если кто-то знакомый: Хару или опять же Сузуки, то рано или поздно, она сама к нему поднимается.

Время от времени снизу доносились звуки непонятной возни, зашумели кастрюли, кто-то включил воду. Это уже настоящий беспредел.

Хибари вооружился тонфа и направился в сторону шума. Он доносился из кухни. Чувствуя, как внутри непривычно обрывает сердце и холодеют руки, Хибари приоткрыл седзи и обомлел. Его трудно застать врасплох, но сейчас он был обескуражен и шокирован.

За плитой, в ярком фартуке и платочке на голове, хлопотала Хром. Она что-то напевала себе под нос, раскладывая на конфорке сковородки и кастрюли, и Хибари заворожено наблюдал за ее руками, парящими над нарезанными овощами и рыбой. Он не чувствовал пламени тумана, — в таком количестве, чтобы заподозрить иллюзию, и не верил своим глазам, ушам, рассудку — всему, в чем был всегда уверен на сто процентов.

— Напугал! — вскрикнула она, повернувшись к нему и инстинктивно отскочив. — Я думала, что тебя нет: ты в темноте сидел, что ли? — перевела она дух и погрозила ему шумовкой. — Не подкрадывайся так больше.

— Ты… — Хибари открыл седзи и хотел опереться ладонью о стену, но забыл о тонфа, которая тихо звякнула о металлическую облицовку и скользнула вниз. — Где ты была?

— На базе, — удивившись, ответила она и, вытерев руки полотенцем, подошла к нему, беспокойно хмуря брови. От нее сладко пахло цветами и мятными конфетами, но голова кружилась не только от знакомого до боли аромата. — Ты какой-то странный. Заболел? — Она приложила ладошку к его лбу, и это стало последней каплей.

Хибари притянул ее к себе, обнимая так сильно, как только мог, и зарылся лицом в ее влажные после дождя волосы.

— Это… странно, — смущенно произнесла она, обхватывая его руками в ответ.

— Не оставляй меня, — прошептал он. Казалось, она вот-вот испарится, растает вместе с утренним туманом, вновь бросая его в одиночестве, от которого он уже успел отвыкнуть.

— Я и не собиралась. — Хром подняла голову, счастливо улыбаясь, и Хибари склонился к ее лицу, чтобы поцеловать, как понял, насколько он обманывался. — Что такое?

Это было странно. Это случилось с ним впервые. Ему никогда не снились сны, кроме тех, что ему навязывал один ублюдок, но сейчас был именно этот момент. Он видел то, что хотел видеть больше всего — в реальности.

— Я должен был защитить тебя. — Она удивленно вскинула брови, но Кея не повелся на игры собственного разума. Он ненавидел иллюзии, даже те, которые вольно или невольно возводил сам. — Я… тебя… — Он не мог сказать. Не знал, чувствовал ли на самом деле то, что так хотелось сказать. Не мог заставить себя солгать, если это было неправдой. Но он мог найти другие слова, в которых он был уверен: — Ты была мне очень дорога. Прощай.

Он хотел бы остаться с ней, держать ее в объятиях, создать с ней семью, понятие о которой он только начал раскрывать для себя, но… он был реалистом, и жить в фантазиях и мечтах не собирался. Такие сны ему совсем не нужны.

Хибари проснулся за своим столом, где уснул во время написания отчета чуть ли не на клавиатуре. Сказались третьи сутки без сна.

— Отец, — взволнованно подскочил к нему Катсу и поставил на стол чашку со свежезаваренным кофе, к которому Кея пристрастился в последнее время, хотя всегда недолюбливал. — Я постелил вам в спальне, отдохните, пожалуйста.

После того инцидента с базукой они переехали в городскую квартиру, так и не найдя в себе силы вернуться в особняк. Пока отец работал не покладая рук, Катсу занимался генеральной уборкой: прислугу Хибари не признавал, так что приходилось справляться самостоятельно — благо комната была всего одна. Когда вся эта война закончится, отец сказал, что купит новый дом, но до этого времени еще нужно дожить. Как только Катсу заканчивал с домашними делами, то ложился на диванчик и под спокойный голос отца, говорившего по телефону, засыпал.

— Со мной все нормально, — глухо отозвался Кея и, сделав большой глоток из кружки, скривился. Все же кофе на вкус так же гадок, сколько бы его ни пить. — Тебе в школу, ты и ложись.

— Я достаточно выспался, это вы совсем себя не жалеете и…

— Я никого не жалею. Почему я должен быть исключением из этого правила? Мне хватило, я поспал.

— Всего… — Катсу взглянул на часы, — всего двадцать минут. Отец, вам нужно отдохнуть, вы трое суток не спали, и уже неделю работаете в сумасшедшем темпе. Вы же сами ругаете всегда Саваду-сана, а теперь сами…

— Здесь я — исключение из правил.

Катсу не стал продолжать бессмысленный спор: если отец что-то решил, то разубедить его было невозможно. Остается лишь прибегнуть к диверсии. Правда, при этом пострадают невинные люди в лице соседей, но на такие жертвы Катсу был готов пойти.

Он спустился на лифте в подвальное помещение, без особого труда сбил замок с щитка и вырвал чуть ли не с мясом электрику, предусмотрительно обезопасив себя каким-никаким, но барьером. Брызнувшие во все стороны искры его не задели, генератор пожужжал и заглох, и все вокруг погрузилось в кромешную темноту. Подсвечивая себе дорогу пламенем, он выбрался и, потушив его, тихо прокрался мимо собравшихся на первом этаже жильцов. Вот они удивятся и разозлятся, увидев, что пробки вовсе не выбило.