Лично я тот пристальный взгляд, каким меня одаривал юноша, никак не назвал бы "строить глазки". А вот сам парень, похоже, считает, что этот так. Значит, не я один не знал о том, что во мне что-то выглядит не так, как я себе представлял: у меня улыбка, у Хейна - кокетство...

Я засмеялся.

– Да уж, - пробормотал, посмеиваясь, Хейн.

– Всё, хватит, пошли за едой.

Парень вздохнул: ему явно не хотелось опять идти вслепую по влажным коридорам, где под ногами носятся мыши и крысы.

Прошло всего несколько минут, когда я услышал громкий возглас Хейна:

– Там свет! Я вижу! Там вон что-то светится!

Я промолчал, потому что этот свет, исходящий от незатухающих магических свечей, видел уже несколько минут. Зрение у меня ловило малейшие отблески рыжеватого света ещё за много метров, в то время как Хейн мог видеть их лишь на расстоянии пары. Я покачал головой.

– Почти пришли, - пробормотал я.

И правда через пару минут мы уже вышли в большой зал, залитый светом.

Квадратное помещение, где подземный холод смешивался с холодом из спящих могил, было завалено немного завядшими цветами и золотыми монетами. На стенах в красивых резных подсвечниках печально сияли белые восковые огарки.

Земляной холодный пол был неровным из-за многочисленных холмиков, покрывавших его, - могил моих предков. На каждом возвышении стояла каменная гладкая плита с высеченными на ней именами и заклинаниями.

К каждой плите был прислонён венок с вечно живыми цветами - творениям моей матери. Воздух здесь был наполнен благоуханием, приторным запахом мертвечины и разложения и тёплым ароматом света.

Разумеется, я понимал, что нужно было бы оказать какие-нибудь признаки уважения спящим вечным сном прародителям. Да и Хейн от меня ожидал подобного. Но я не делал ничего, просто оглядывал помещение в поисках столика, куда отец клал "жертвы Богам". Он оказался в дальнем конце, за могилой какого-то древнего, как мир, старика, чьё имя на плите почти стёрло время.

Я неспешно прошёл мимо плит, проводя по их гладким поверхностям ладонью. Все эти инкубы и драконы когда-то тоже прошли через свою вечность, оборванную кем-то...

Мне всё время было интересно, почему люди и эльфы называют свою вечность жизнью. У человека не полноценная вечность, как у бессмертных существ, она "украденная" - так это именовал мой отец. Конечно, у нас, инкубов и драконов, тоже есть определение жизни, только им мы называем время между рождением и прохождением Наречения. Вот лично я сейчас живу, а потом, когда, наконец, пройду Наречение, буду "Вести Вечность", как это называется.

Оборванная вечность. Это так странно. Кто-то зачем-то убивает бессмертное существо. Это неправильно. Мы не должны умирать.

Столик был наполовину скрыт под хлебом и кусками мяса. Хейн, который шёл за мной по пятам, смотрел на это со смесью отвращения и неверия. Держу пари, в его народе никто и никогда не приносил столько еды на могилу.

Я наклонился и взял в руки столько хлеба, сколько поместилось. Когда получеловек подошёл вплотную, я передал ему то, что набрал, а сам взял куски мяса, которые источали такой аромат, что голова у меня пошла кругом, а живот свело. Я сегодня за весь день куска в рот не брал.

И тогда мне стало стыдно.

У меня умерли родители, а я так легко разоряю то место, где могли бы покоиться они.

И вообще как я могу думать о еде?!

– Хейн, - позвал я. Тот промычал мне что-то в ответ, но я не расслышал и сказал:

– Накажут нас не Боги, а мы сами. Мне лично сейчас стало неприятно. Я граблю семейный склеп.

– Наконец-то до тебя дошло, - проворчал юноша, тряхнув головой. Волосы его, раньше скрывавшие шею и плечи от моих глаз, сейчас упали на грудь. Тогда я заметил то, насколько он изящен, этот Хейн. Мне стало так любопытно, как выглядели его отец и мать, чтобы сын уродился таким красивым!

– Ладно, - пробормотал я.
– Наплевать. Я не для себя ворую отсюда еду, а для Акиры.

Хейн пожал плечами.

– Согласен.

– Тебя не поймёшь, - заявил я.
– То ты "против", то ты "за"...

– Какой есть, - отмахнулся юноша.

– Не боишься?
– спросил я, чувствуя, что Хейну совсем не хочется тащиться ещё час с полными руками по темноте.
– Назад будет ещё труднее.

Хейн упрямо сжал губы и помотал головой. Я хмыкнул и пошёл прочь из светлого зала. С пола мне задорно переливались монетки, и я вспомнил, как будучи ещё маленьким мальчиком, я пробрался сюда и собирал в ладони эти золотые пуговки, а потом подбрасывал их над собой в воздух.