Он обернулся к музыкантам, взмахнул рукой, и оркестр по мановению маэстро взревел во всю медь своих труб и мощь своих легких. Но лишь на минуту, как бы демонстрируя свои возможности, вновь перейдя в largo. Музицировали довольно слаженно, и только скрипка, вместо того, чтобы следовать партитуре, играла посторонний мотив. Галицкий издали погрозил пальцем, и зарвавшаяся первая скрипка послушно вернулась в русло.

– Так что не манкируйте нашим оркестром. С музыкой у нас без проблем. Вы заказываете - мы закатываем. Не курите?
– Он перехватил мою сигару. Кивнул официанту. Получив огонь, задымил.
– Есть у меня один тромбонист. Принципиальный пацан. Мусоргского бесплатно работает. Скучает без дела. У него годовая подписка о невыезде, а здесь работы ему нет. Может сыграть для вас что-нибудь из 'Хованщины'.
– При этом выразительный взгляд Галицкого на секунду остановился на Запашном.

Убийство есть сорт наивности. Инфантильный способ избавиться от проблем. Я свои задачи иначе решаю.

– Сами-то какими инструментами владеете?
– спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Да я только партитуры пишу, - сказал он.
– Вот полюбуйтесь.
– Он стянул с правой руки перчатку.
– У кого-то, может, и руки в крови, а у меня только пальцы в чернилах.

Пальцы его действительно были испачканы.

Между тем, увертюра, которой со всей страстью предавался оркестр, перестала звучать, мэр уже что-то говорил, заглядывая в Машины бумажки, и, насколько я мог судить, деля внимание между ним и Галицким, речь его сводилась к уже известным мне тезисам: выборы, поборы, оппозиция, бюджет. Мелькали имена: Ржевский, Мотыгин - экскурсы в прошлое. Историческая преемственность - дураки и дороги, дураки и бюрократия, дураки и дураки.

– Ну так имейте меня в виду, - сказал Галицкий и, сунув мне визитку, откланялся.

Визитку я внимательно рассмотрел. Она была на глянцевой плотной бумаге, скорее похожей на пластик, где в обрамлении из кинжалов, тромбонов и вензелей значилась фамилия владельца с присущими ему званиями: князь, кавалер, лауреат, дипломант, маэстро, магистр... Магистр Мальтийского ордена, вот как.

– Наш блистательный Мальтийский орден сиял и будет сиять, - как раз в эту тему разглагольствовал первочиновник.
– Нам сияния не занимать.

Я тут же припомнил, что обе наши речушки, Ура и Эхма, объединяются в Мальту, и вот, стало быть, откуда эти масоны позаимствовали имя свое. А то в первый момент я, было, подумал, что госпитальеры распространили свое влияние на святую Русь.

– Я, господа, перед вами генеалогически чист. Мы, Старухины, тоже поручиковы. И, подобно гусарам, носили венгерку, танцевали польку и любили француженок на чем свет стоит.

– На рояле, - подала реплику какая-то княжна.

– И заботиться о братьях меньших - наша с вами прямая обязанность. Наш ведь поручик - помните?
– построил музыкальную школу для них, лично девок обучал... на этом...

– На рояле, - сказала та же княжонка.

– ... организовал из них самих же театр, издавал журнал 'Крепостная крестьянка'. А мы только пиво, стриптиз да фейерверки каждую ночь.

– Фейерверки неэффективны, - включились в дискуссию другие дворяне.

– Зато эффектны.

– Факт.

– Нет благодарности с их стороны.

– Таким уж их батогом воспитывали. Я сам, одевшись попроще, ходил в народ...

– У них в деревне дурной менталитет. Один участковый - и тот пьяница.

– Народ наш богат терпеньем и дурью, - продолжал мэр.
– Это две стороны одной медали. Как только устают дурить, начинают терпеть, и наоборот. По моим данным, именно теперь терпение достигло критической точки. Я очень надеюсь, что с вашей помощью нам удастся локализовать назревший конфликт. Подавить очаг пугачевщины.

Я спросил подоспевшую Чиж:

– Вот, у вас всё о каком-то Мотыгине говорят. Не просветите меня на его счет?

– Был бароборец такой во ржевские времена. Боролся с барином за Матрену Мартынову, - сказала она.
– И победил.

Мэр между тем перешел к выборам. Мелькали фразы: кандидат... Кандид... возделывать свой сад. И опять: бездари и бездорожье, раздолбаи, разбой...Очень рассчитывал на поддержку дворянства, дальнее феодальное прошлое приводил, уповая, как я и предполагал, на крепостное право, вишневые сады. Слава богу, у меня яблоневый.

Запашной из своего недалека делал мне знаки, призывающие к примирению. Я решил игнорировать, но подошедший официант, выставив передо мной бутылку бордо и тарелочку устриц, произнес:

– Вашему степенству от ихнего благородия.

Запашной часто закивал и зажестикулировал, давая понять, что он больше не будет. Что я могу быть спокоен на его счет. Как у мента за пазухой.

Вино цвета венозной крови. Устрицы. Я все-таки из вежливости проглотил нескольких. Устрицы ушли внутрь. Остальное употребила Чиж, в частности, бордо, хотя, по ее мнению, к устрицам надо бы белого.

– Ты нам, ваше превосходительство, четырнадцать процентов к январю обещал, - дискутировали дворяне.
– И навесить на ментов колокольчики, чтоб тихо не подобрались. А что мы до сих пор что имеем? Одиннадцать? А колокольчиков? Ноль!