Гарсиласо уложил Мадлен на кровать и размял онемевшие плечи и шею. С большим трудом ему удалось пробиться сквозь толпу и вырвать бедную девушку из замкнутого кольца взбудораженной толчеи.

– Всего-навсего до вечера, – обратился он к трактирщику, который разглядывал потерявшую сознание девушку.

– Такая красавица! Поди, уж точно не до вечера.

– Ей стало дурно во время казни. Эта девица – приближенная одной знатной дамы, – проговорил Гарсиласо, протягивая мэтру Лезару экю, – которая будет страшно негодовать, если с ней что-либо случится.

– Ясно.

Когда один из слуг принес бутыль муската, Гарсиласо наконец смог вздохнуть спокойно.

– Отлично, ангел мой, теперь, надо полагать, все – бой окончен, – прошептал он и, закрыв дверь, приблизился к кровати. Побледневшая и осунувшаяся, с темными впавшими глазницами Мадлен лежала не шелохнувшись, откинув голову набок.

Несколько долгих минут он стоял и смотрел на нее. Затем тряхнув головой, словно желая отогнать сковавшее тело напряжение, Гарсиласо откупорил бутылку и жадно отпил глоток.

Нервным движением он достал из кармана желтоватого цвета мешочек с порошком. Руки дрожали, он старался не всыпать лишнего, но одно неловкое движение и большая часть исчезла в вине.

– Дьявол! – выругался он.

Времени оставалось совсем немного. Зажав большим пальцем горлышко, он принялся трясти бутыль. Затем столь же хладнокровно и методично наполнил один из бокалов и, присев на край постели, слегка приподнял девушку, чтобы она могла отпить. Едва ощутив на губах привкус вина, Мадлен закашлялась и открыла глаза.

– Пейте, барышня, вам станет легче.

– Что это? Где я?..

– Это вино, – коротко ответил Гарсиласо, устремив внимание на том, чтобы девушка выпила все без остатка.

Послушно осушив бокал, Мадлен приподнялась на локте, в ее глазах блеснули слезы.

– Я не знаю, что на меня нашло… Простите меня… Но надо помочь Михалю, – судорожно вцепившись в рукав цыгана, проговорила она. – Его надо вызволить! Где он? Куда теперь его отвели? Помогите мне встать!

Сердце Гарсиласо похолодело от жалости. Бедняжка от горя тронулась умом.

– Сидите здесь, я найду, как поправить ваши дела. – С силой надавив на ее плечи, цыган заставил Мадлен лечь обратно.

– Пустите!

– О святые мощи! Да сидите же! Все не так плохо.

– Его сожгут! Сожгут!.. Я должна умереть вместе с ним, вместо него. Он не виноват…

Мадлен резко приподнялась, но тотчас взор ее затуманился.

– Молю вас, все поправится. Я обещаю вам это. Верите? Дайте мне пару часов!

– Нет, не верю… – Мадлен замотала головой, и подняла невидящие глаза на Гарсиласо, тот понял, что действие вещества набирает силу, и выпустил плечи: девушка мягко, словно перышко, опустилась на подушку.

Схватив со стола ключ, цыган не вышел, а вылетел из комнаты, точно за ним гнался сам дьявол.

Через несколько минут вся в поту Мадлен вскочила. Сделав над собой усилие, встала с постели, затем шатаясь, подошла к столу. Мутило, ужасно хотелось пить.

Судорожно вцепившись в горлышко бутыли, тотчас осушила ее, словно то была ключевая вода, а не мускатное, довольно крепкое вино. На губах вновь возник отдаленный привкус опия, что она ощутила недавно. Откуда опию взяться в вине? Опять чудовищные воспоминания! Дни болезни никогда не перестанут будоражить ее память и все пять органов чувств…

Жар мгновенно разлился по телу, колени подкосились.

– О-о! – прошептала Мадлен, касаясь рукой влажного лба. Стянув сжимающий грудь колет, она нервно расхохоталась, и с силой швырнула в дверь пустую бутылку – та разлетелась на множество мелких осколков.

Предметы медленно поплыли в глазах. Мадлен взмахнула рукой, ища опору, затем сделала пару шагов и обессиленная рухнула на пол.

Целую вечность она лежала на спине, раскинув руки, недвижно, точно рыба, выброшенная из пучины и глядела в одну точку. Голова казалась пустующей бездной: ни мыслей, ни чувств, ни желаний.

Внезапно приступ удушья вернул к действительности. Это вовсе не воспоминания…

Где она? Как здесь оказалась? Где Михаль?

Мадлен попыталась встать, но грудь сдавило так, будто на нее опустили могильную плиту, а тело точно подхватила ладонь великана. Все вокруг закружилось бешеной каруселью, – блаженство сменялось подлинной пыткой, пытка – блаженством, боль холодной бесчувственностью.

И так до бесконечности.

Она потеряла счет времени и два раза погружалась в полный мучений сон, наполненный событиями ужасающей реальности. Порой ей казалось, что она приходит в себя. Душили слезы… Но минуты просветления рассудка столь скоро вновь сменялись безумным падением, что невозможно было сосчитать, сколько мгновений те длились. Мадлен готова была кричать, то сжимаясь от чудовищной боли, то дрожа от холода. Она металась по полу, отчаянно пытаясь подняться и унять агонию. Не избавление ли это, явившееся как благодать небесная?