Карл V, чьим воспитателем был фламандец Адриан Флоренц Бойенс – в будущем папа Адриан VI, не мог не испытывать любви к нидерландцам, среди коих провел детство и юность, и более близок был к фламандской и итальянской знати, нежели к испанской. Самые отчаянные его полковники: принцы Оранские – Вильгельм и Людовик, граф Гаврский Ламораль д’Эгмонт, граф Горн – были нидерландцами, а маркиз Пескара и Андреа Дориа – итальянцами. В равной степени он отдавал должное народам других провинций, уважал их права и правителей каждой области и умел находить с ними согласие.

Быть может, в силу того, что реформация не проявляла смелости, или, быть может, оная и не проявляла смелости именно благодаря тому что, император искусно лавировал меж обоими течениями церкви, однако в годы правления «его светлейшего величества» нидерландские провинции пребывали в мире. Император, в чьих владениях никогда не заходило солнце, император – божий знаменоносец, победивший самого Барбароссу и избавивший Атлантику от турецких пиратов, имел дивную способность войной приходить к миру. Но к концу властвования, когда из бравого русоволосого воина он превратился в дряхлого старика, страдающего кашлем и подагрой, когда неуемная жажда расширить границы и без того обширной империи сузилась до желания уединиться в монастыре и насладиться покоем, религиозная оппозиция все чаще давала о себе знать. Императору случалось принимать суровые меры. Доколь он не решился сложить с себя корону, ставшую слишком тяжелой для одного человека. Императорский престол перешел его брату Фердинанду, а испанскую корону получил единственный законный сын Карла – Филипп.

Филипп Второй Габсбург… О нем говорили, как о крайне жестокосердном, кровожадном, свирепом и даже одержимом самодержце. Будоража Европу, Фама разносила самые страшные слухи об убийствах, чудовищных тюрьмах и безжалостных карах, что король устраивал в борьбе против ереси или, дабы доставить себе удовольствие. А следом приходил в неистовую радость каждый раз, когда докладывали о ежедневных мятежах, каковые тотчас жестоко подавляли его солдаты и служители инквизиции.

Но так ли всегда правдива Фама? Молодой испанский монарх являл собой образ скорее вечного недовольства, чем страстной праведности, был скорее чрезмерным формалистом, чем страдал нервными расстройствами. В глазах многих власть испанского монарха стала ярчайшим образцом коварства церкви. Филиппа Второго величали «Всекатолическое Величество», перед ним трепетал сам папа, ибо он был большим католиком, чем можно вообразить. Слишком безукоризненный в вопросах веры и закона.

Получив нидерландские провинции в качестве придатка к испанской короне – одного из самых благосостоятельнейших и процветающих придатков, ибо, сверх нидерландских владений, Испания располагала Миланом, Сицилией, Неаполем, обширными землями и сокровищами Америки, лучшей армией и лучшим флотом, – он не испытывал от этого и малой толики удовлетворения. Нидерландская знать, пустившая корни еще при Бургундских герцогах и пригретая некогда на груди Филиппа Доброго, словно гноившая плоть заноза, гордая, кичливая и непреклонная, приводила монарха в крайнюю степень раздражения. В то же время нидерландские земли приносили больше дохода в испанскую казну против всех вместе взятых Милана, Сицилии, Неаполя и призрачной Америки. А уж сколько поглощали лучшая армия и лучший флот!.. Но будучи родоначальником всех испанских предрассудков, будучи кастильцем от каблуков туфлей до кончиков волос, Филипп не желал приемлить тех, кого отец называл опорой империи.

Супротив отцу, Филипп был воспитан испанцем – профессором богословия из Саламанки, Хуан Мартинесом Силисео – благочестивым католиком, благочестивым до безумия. И хоть государь Испанский вырос человеком твердого ума, весьма рациональным, но чрезвычайно односторонним, упрямым, как все испанцы, и как все испанцы набожным, не приемлющим никакой ереси, кроме католической. Однако тайники его души хранили тонкие струны. Он боялся и избегал людей, но тем не менее питал тайный интерес к тем, в ком обнаруживал добродетельные качества. Вынужденный нести на плечах тяжкую ношу божьего помазанника и главы Габсбургского дома, он тяготел более к таинствам природы, страстно любил чтение, живопись и музыку, разрываясь между тяжеловесной религиозностью и воздушностью и простотой самой жизни. Читая Эразма Роттердамского, любуясь картинами Босха, он впадал в уныние, искренне сожалея, что страну, столь богатую великими умами, поразила схизма. И всегда недоумевал, как же ересь не убила все великое и прекрасное на этих богом проклятых землях, как не убила и на просторах Востока, Нового Света, как люди жили, творили и создавали мощные цивилизации не будучи при этом католиками. Кто вел их, богом покинутых?

Нидерландские провинции обиловали, в силу территориальной расположенности меж Францией, Швейцарией и Германией, протестантами, кальвинистами и лютеранами. Прыткой скорости роста «новых учений» сдержать было нельзя, зерна их нашли плодородную почву и на просторах нижних земель.

Дон Феллипе не желал мириться с тем, что в царстве своем имеет земли, где еретики в спокойствии проповедовали еретические проповеди, воздвигали еретические храмы и жили согласно еретическим законам. Восхищаясь и одновременно ненавидя Нидерланды, он принялся за беспощадную войну с инакомыслящими открыто, и с нидерландской знатью втайне, выгодно совместив один путь к двум целям.

Дабы увеличить силу и мощь инквизиционного трибунала, некогда учрежденного Карлом и наделенного безграничными полномочиями, он основал более дюжины епископств и несколько архиепископств, против тех, что уже существовали. Направил множество новых примасов из Испании, а сводную сестру – ярую католичку Маргариту Пармскую – назначил вице-королевой, наказав строго контролировать действия запущенного им механизма. Подобно огромному чудищу, подобно апокалипсическому зверю, тот принялся поглощать обвиненных. Глубоко убежденный, что несчастные, не желающие покаяться, должны предстать перед Судом Божьим, он, однако, не преминул поднять налоги и обанкротить большую часть торговцев, водивших дела с Англией. С Англией, которая была ему тем паче ненавистна из-за неудачного брака с Кровавой Марией – хоть и приверженкой католицизма, но дочерью короля Генриха Восьмого, отрекшегося от католической церкви ради красивых глаз девицы Болейн.

Возродив войну против ереси, король Филипп продолжал сужать петлю на шее нидерландцев, не делая различий меж праведными и неверными. Фламандцы, голландцы и валлонцы оставались для него лишь механизмом, возводившим канал, подведенный к Испании. И дабы по этому каналу не переставая текли потоки золота, он предпринимал самые жестокие и деспотичные меры, но на кои, распетушившись, была готова ответить партия кальвинистов – главенствующая духовная партия, довольно сильная партия, уверенная и решительно настроенная.