– Она еще дышит.

– Ран нет, должно быть, яд, – шептались монахини, плотным кольцом сомкнувшись над телом девушки.

Гарсиласо впервые за свои четыре десятка лет испытывал такую тревогу.

– Дьявол побери, ее можно спасти? – вскричал он, не сдержав пытки неизвестностью.

Одна из старших бернардинок поднялась и строго поглядела на цыгана.

– Кто вы этой несчастной?

– Кузен.

– Кузен? – сдержано переспросила монахиня. – Объясните, что произошло.

– Она страдала… – неуверенно начал Гарсиласо, чувствуя, что пристальный взор вопрошаемой подловит даже незначительную ложь в его повествовании, – по брату своему, которого казнили нынче днем, и с горя опиумного порошка… хлебнула, вином запив его.

– Сколько?

– Пригоршню… две, а может больше. Я не знаю. Но вы спасете ее? Она будет жить?

Бернардинка не ответила. В эту минуту принесли носилки и Мадлен, уложенная на них, исчезла в проеме калитки, темным хвостом туда же канула процессия монашек. Гарсиласо поддался за ними, но калитка захлопнулась прямо перед его носом.

– Дьявол! Дьявол! Впустите! – прокричал он, несколько раз со зла ударив о кованные доски врат.

– Еще раз имя злого духа сорвется с ваших уст, вы никогда не увидите вашу кузину, мессир, – оконце, в которое тонкий голос пропел нравоучение, открылось на мгновение и тотчас наглухо затворилось.

Утро следующего дня разбудило Мадлен неясным светом, льющимся откуда-то сверху. Голова была тяжела, словно налита свинцом, в ушах гудело, пересохло во рту, в пробужденном сознании маячили языки пламени, которые вечно теперь будут преследовать ее. С трудом она подняла веки, и взор упал на серый потолок. Склонив голову к струящимся лучам, она увидела заостренное узкое окно с решетками, и в страхе сердце словно остановилось.

– О, слава святым, вы наконец очнулись! – ласково проговорила монахиня, склонившись над девушкой. – Я – сестра Мария. Как вы себя чувствуете?

Глаза Мадлен округлились, руки, покоившиеся на белой простыне, задрожали.

– Нет! – не своим голосом прокричала она и с силой оттолкнула ошарашенную бернардинку.

– Милая, успокойтесь!..

– Нет! Не прикасайтесь ко мне! – девушка вскочила на ноги и, пронеслась по кровати, устремилась к двери, но сестра успела поймать обезумевшую. Обхватив за плечи, она встряхнула ее несколько раз, чтобы привести в чувства.

– Этого не может быть! – обмякнув в объятиях сестры Марии, охрипшим голосом прошептала Мадлен. – Мне все это привиделось? Скажите, матушка Китерия сильно сердится? Она прикажет выпороть меня?

Сестра была поражена затравленному взору, который обратила на нее девушка.

– О чем вы говорите? Нашу настоятельницу зовут Бернардетта, как святого Бернарда. И никакой Китерии у нас нет.

Брови Мадлен поползли вверх. Она медленно высвободилась из рук монахини и отошла на шаг. Вновь окинув стены взглядом, она поняла, что находится в одной из странноприимных палат, но совершенно другого монастыря, не в Лангедоке.

– Где же я тогда, раз не в монастыре Благословенной Марии? А-а, о господи!.. Я верно в самом Лувре?

– Нет, что вы! Это обитель Пор-Рояль. Париж рукой подать. Но вы, что же, ничего не помните?

– А как же королева?

– Какая королева?

Девушка опустила голову и вернулась к кровати.

– Так что же произошло на самом деле, – упавшем голосом проговорила она. – Михаля моего сожгли? Или я была у королевы? Я не могу собраться с мыслями…

– Вчера после полудня, – осторожно начала монахиня, присев рядом, – сестра Лазарина принесла весть из Парижа о том, что наконец поймали колдуна Кердея… Не может ли быть так, что это и есть ваш брат, по которому вы скорбите?

– Михаль Кердей ни в чем не виноват! – бросила Мадлен, разрыдавшись. – Не виноват! Не виноват! Он пробыл в этом злосчастном городе всего несколько часов. Он не колдун… Это не его должны были казнить, а нашего отца, который уже мертв. Скажите, сестра Мария, но разве справедливо совершать in effigie над живым человеком, даже если он сын осужденного? Он безмерно верил в Господа и Святое Писание, и не было на свете человека более благочестивого. Но его все равно убили, обвинив в том, чего он не совершал. Он искал в вере спасения, а нашел позорную гибель.

– Такова воля всевышнего, бедное дитя. Святые отцы действуют по наитию, которое диктует им Господь, устами их сердец. Если тело вашего брата предали очистительному огню, значит, есть другой грех, тайный. Просто так ничего не случается. Господь не допускает никаких случайностей.

Мадлен вскинула ресницы, в глазах ее промелькнул ужас.

Монахине известно что-то.

Верно, в бреду проговорилась.

Мадлен молчала с минуту, ожидая, что сейчас на нее падет град обвинений, но сестра опустила голову и смотрела в пол.