– Доброго всем здоровья!
– поприветствовал Тимофей стрельцов. Те встали и почтительно отвесили прибывшим поклон.

– Что задумались, товарищи мои?
– тяжело выдохнул Леонтий скорее приветствие, чем вопрос, садясь рядом с другим сотником на лавку и приглашая сделать тоже самое Романцева. Он положил рядом с собой на стол свою шапку с такой же вышитой короной и хмуро посмотрел на сидящих.

Тимофей тоже подошел к столу и сел рядом с Леонтием, справа от него. Сидящие напротив пятидесятник и десятник потупили свои взоры. Подьячий, поднял голову над книгой, в которую что-то записывал и с интересом посмотрел на вновь прибывших государевых людей.

– Ну, чаво молчите? Али языки проглотили?
– первым прервал молчание стрелецкий голова.

– Да что ж баить?
– за всех выдохнул довольно молодой сотник Казма Головин. Несмотря на свои годы, Казма уже прошел огонь сражений с ляхами и числился на добром счету в Москве, там его пророчили аж в столичные стрелецкие головы.
– Вот разумеем мы Леонтий Еремеевич, что подпалили склады не тати и не беглые, а ляхи, что вот уже месяц шалят на дорогах, сеют смуту и подбивают народец к крамоле.

– Да это знамо и без тебя! Об этих делах воевода давно отписал в столицу! Вот и господин особый обыщик прибыл к нам посля письменов воеводиных. Ты вот лучше скажи, как твои стрельцы несли дозор, коли пропустили ляхов?!

– Стрельцы справно несли дозор, но хитры ляхи попались...

– Стало быть никто и не виновен?

– Стрельцы в этом случае не лытали, а поступили как следовало. Это они и наткнулись на ляхов и зараз стали преследовать тех по слободам. И теперяча они караулят ляхов, что сховались в укрытии, ждут подмоги чтоб схватить их...

– Слухаю я тебя, Казма, и кажется мне ужо, что им по рублю надобно давать за их дела! А склады промеж тем сгорели. И добра там несметно сгинуло, - все еще сердито сказал Леонтий, но уже более примирительным тоном.
– Вот я и вопрошаю, что далее делать будем? А коли ляхи начнут посадских людишек резать, как было уж не однажды!?

– Зараз по слободам гуляют усиленные стрелецкие и казацкие дозоры, коим велено всех смутьянов и буйных препровождать в воеводские темницы. Отправил я и конные разъезды на все тракты. Велено атаманом казацким быть готовыми выступить супротив крамольников всяческих, - ответствовал сотник Головин, вонзившись ладонью в свою густую бороду.

– Леонтий, а скажи мне, - тихо произнес Тимофей, но как только он издал первый звук в избе все замолчали, - кто доносил о смуте и крамоле?

– Так у воеводы есть на то свои холопы. Они посередь и посадского люда, и крестьян, и казачков, да и средь стрельцов их немало...

– Мне нужно с каждым побеседовать с глазу на глаз...

– Со всеми?!
– удивился стрелецкий голова.

– Их много?

– Разумея, что тьма...

– Десять? Пятьдесят?

– Хм... раз в сам-пять...

– Ну, тогда с тем, кои знають больше остальных. Есть таковые?

– Как не быть!

– И где мне с ними повстречаться?

– Так, есть на то у нас специальная изба.

– Вот туды и ведите мне их. И еще! Там в бумагах воеводы сказано, что надобно мне дать в подчинение десяток стрельцов. Распорядись, Леонтий, чтоб десятка энтова была всегда подле меня...

– Слушаюсь, батюшка, - покорно сказал стрелецкий голова, понимая кто тут старший. Потом он посмотрел на седого пятидесятника.
– Матфей Дмитрич, есть у тебя нонче вольная десятка?

– Есть, Леонтий Еремеич. Да вот хотя бы десятка Захара Котова, что околачивается зараз во дворе. Им уже дано особое предписание, вот его десятку можно и передать в подчинение. Только вот Захар...

– Что?
– строго прервал пятидесятника Леонтий.

– ... Шипко горяч он. Сгодится ли он в таком деле...

– Пущай не куралесит! Голову оторву если чё! Понял?!

– Понял, батюшка...

– Вот, Тимофей Андреевич, и десятка тебе. Стрельцы справные, не раз ходили и на ляхов, и в дозоре они первые, и в сражении. А десятник их храбр, как черт, вот только маленько своенравен, но если его осечь, то горя с ним не будешь знать. Шоры ему нужны! Ну, а если чё не так, то ты сказывай мне, а я ужо разберусь.

– Поди поладим!
– проронил Тимофей.

– Тебе сейчас позвать Котова?
– спросил Леонтий.

– Думаю да...

– Прохор!
– рявкнул голова.
– Зови Котова к господину особому обыщику!

– Не изволь сердиться, Леонтий Еремеич, - услужливо пропел пристав и соскочил со своего места за столом.

Выйдя из избы, он плотно закрыл за собой дверь так, что внутри не было слышно, о чем он говорит со стрельцами во дворе. Скорее всего он готовил десятника к появлению перед очами головы и московского чиновника, да отвечал на вопросы стрельцов, томимых неведением. Однако Прохор вернулся быстро. За ним в избе появился крепкий мужчина лет сорока от роду, темноволосый с проседью. Седые волосы серебрили его голову ровно наполовину. Тимофею отчего-то подумалось, что так чернеет серебро на монетах, покрываясь патиной. Десятник Котов, держа в правой руке смятую шапку, отвесил не глубокий и совсем не почтительный поклон.