— Не расстраивайся, всё будет хорошо, — прошептала я, сама не знаю почему, а демон едва заметно вздрогнул, и в его глазах промелькнуло нечто странное. Похожее на нежность…

А в следующую секунду он осторожно коснулся моих губ своими — ласково и на удивление нежно, но я не ответила на поцелуй, не пытаясь, впрочем, и укусить демона. Просто потому, что мне этот поцелуй был не нужен ни как взятка, ни как извинение, а кусать того, кто, кажется, просто пытался по-своему подарить мне хоть частичку счастья, было глупо. Ведь сейчас Михаэлис явно не издевался — он просто пытался, как умел, подарить хорошие эмоции. Но он ошибся. Его улыбка мне куда дороже.

Короткий, легкий поцелуй закончился так же резко, как и начался, и Себастьян, отстранившись, тихо спросил:

— Чего ты хочешь? Больше всего.

— Улыбнись мне, — ещё тише ответила я, и он почему-то закрыл глаза. Пару секунд демон поджимал губы, а затем отпустил меня, провёл ладонью по моей щеке, встал, подал мне руку, которую я приняла, но встала, не опираясь на неё, а затем покачал головой и сказал:

— Этого я сделать не могу. Ты ведь не примешь фальшивую улыбку.

— Не приму. Спасибо, что понимаешь меня.

— Не стоит.

Михаэлис вышел, а я печально посмотрела на покрывало, перепачканное в крови, и коснулась губ кончиками пальцев. Почему так больно? Потому что… это прощание? Я всё-таки не сумею спастись, да? Себастьян, ты что, точно знаешь, что мне не выжить, потому и устроил это?.. Нет, я буду бороться до конца. Я не сдамся. Даже если проиграю. Даже если мне придётся умереть, я не отступлю и буду пытаться выжить, потому что это для меня главное… Или всё же нет? Или для меня главное…

«Чего ты хочешь? Больше всего».

Он ведь не спрашивал, чего я хочу «от него» или «в данный момент». Тогда почему я сказала, что хочу, чтобы он улыбнулся — искренне, открыто, счастливо?.. Почему?

Потому что главное для меня — его счастье.

Какая же я всё-таки дура… Но мне важно, чтобы те, кто мне дорог, были счастливы. И я хочу выжить… но не в ущерб им.

Точно дура.

Вытерев с губ кровь демона, я отправилась в ванную — умываться, а освежившись, побрела на кухню. Вот только там меня поджидало глобальное такое офигение: Лёшка, Дина и Михаэлис словно сошли с гравюры какого-нибудь допотопного художника! Постараюсь быть лаконичной в описании, хоть это и дастся мне с трудом.

На Дине было длинное, в пол, платье коричневатого оттенка, с белым передником и широкими рукавами, украшенными лентами, а также белый чепец, полностью скрывавший волосы готессы, причем он был огромен и формой отдалённо напоминал грушу. Динка хихикала над шуточками, которые в её адрес отпускал Легендарный, и порой начинала кружиться, заставляя широкую юбку вставать колоколом. Лёха же краснел, как помидор, пытаясь спрятать под столом ноги в обтягивающих чулках, поверх которых были надеты широкие коричневые штаны с разрезами и буфами — вздутыми складочками, грубо говоря. Под коленями эти странные штаны были подвязаны оранжевыми лентами, а широкие башмаки добавляли ногам братца экстравагантности. Также на Лёхе красовалась белая рубашка, собранная на груди в симпатичные такие складочки, а поверх неё — коричневая распашная куртка с узкими рукавами, на плечах правда, вздувавшимися. Курточка эта была чуть ниже пояса, её «украшали» всё те же разрезы и буфы, что и на штанах, а благодаря тому, что куртка эта была спереди сильно открыта, можно было свободно любоваться милыми складочками на рубашке нашего красневшего модника. Дополнял картину коричневый берет с узкими, загнутыми вверх полями и яркий румянец смущения, который вызывал хихиканье Сатклиффа и его дружеские подбадривания в стиле: «Лёшечка, я тебя и таким люблю, помни об этом!» Что интересно, Лёшку эти подначивания хоть и злили, он не срывался и лишь вяло советовал жнецу пойти в тундру ягель пощипать, ну, или в парикмахерскую — обриться налысо. Сатклиффу же всё было нипочём, и он лишь жалел, что Алексей с утра выкрасился в чёрный — лишили жнеца возможности лицезреть любимый цвет на новом друге, как только не стыдно нам? Хе-хе.

Михаэлис же в целом был одет почти как Лёшка, вот только костюмчик его был голубовато-сероватым, и у курточки не было рукавов, что позволяло разглядеть широченные рукава белой рубашки. А ещё он не отказал себе в удовольствии напялить перчатки, правда, цвет для них выбрал телесный. К чему бы это?.. Ну да ладно, мне как-то в данный момент на Михаэлиса смотреть не хотелось — я не злилась, но было больно оттого, что он решил вот таким вот образом, в последний, возможно, день, оттолкнуть меня и вызвать ненависть. Зачем? Ведь я никогда ничего не просила и не ждала, так почему он решил, что причинить мне боль — лучший способ попрощаться?.. Нет, Инна, прекрати. Ты выживешь. Правда, только если твоя смерть не будет неизбежна… Но я постараюсь её всё же избежать, так что стоп, истерика.

— А чегой-то вы такие красивые? — протянула я, вгоняя Лёху в ещё большую краску. Вот так, он даже с чёрными волосами всё равно братец-вишенка.

— Это Гробовщик принёс, — с улыбкой от уха до уха пояснила Дина. — Чтобы в прошлом на нас не смотрели, как на чужаков.

— О, а вот и плюс моего положения! — притворно воодушевилась я. — Не придётся щеголять в доисторическом шмотье. А то меня особо умиляют порточки древних бюргеров — это ж какую фантазию надо иметь, чтобы считать такие вот искромсанные шаровары пиком моды?

— Это пошло от костюмов ландскнехтов — немецких солдат, — блеснула эрудицией Динка. У неё мозги от стольких знаний не болят ещё, а? — Они победили бургундцев и при починке одежды использовали кусочки знамён побеждённых.

— Ну вот, народ от безысходности такое напяливал, а наши архаровцы — как дань моде, — хмыкнула я и закинула за спину свой отнюдь не волшебный, но очень полезный рюкзачок.

— Так они тоже от безысходности, — влез Гробовщик. — Чтобы вместе с тобой на костёр не попасть.