Дина подняла пистолет.

Я вздрогнул в который раз за этот чёртов день и, стряхнув с себя оцепенение, заставил себя посмотреть на часы. Пять минут. Нам надо продержаться всего пять минут… Губы Дины были неплотно сжаты, в глазах царила абсолютная пустота, словно её вообще не было с нами, а палец спокойно и уверенно лежал на курке.

Ей всё равно.

Я хотел было остановить её, попросить не стрелять без необходимости, но вовремя заметил, что она и не собиралась нажимать на курок — Дина просто держала пистолет так, чтобы в случае опасности выстрелить без промедления. Она не наводила мушку на солдат, да и не могла этого сделать — мешали всё ещё горевшие шкуры на остатках вигвама. С нашей стороны сестра пламя сбила, а вот со стороны леса — нет, и, думаю, солдатам казалось, что вигвам полностью объят догорающим пламенем. Только бы оно не распространилось вновь…

— Им негде здесь прятаться, наверное, ушли в лес.

— Проверь на всякий случай.

— Ладно…

Один из солдат, лет двадцати на вид, с кудрявыми растрепанными волосами и короткими чёрными усиками, почему-то вызывавшими у меня неясные рвотные позывы, двинулся в нашу сторону, и Дина прищурилась, явно не собираясь подпускать его слишком близко. Парень прошёл мимо пары обугленных деревянных каркасов, похожих на кости динозавра, только чёрных, обошёл площадь в центре деревушки, не приближаясь ко всё ещё горящим вигвамам (он боится огня? Теперь да! Он боится огня! Он заслужил! Они все это заслужили!), и пошёл назад. Я выдохнул с облегчением, а он вдруг перевернул ногой одно из тел. Мальчик. Тот, что закрыл собой мать. Солдат сплюнул.

— Грязные краснокожие…

Убей его. Убей его, и мне не будет жаль.

Я почти видел, как вязкая белая слюна стекает в окровавленного затылка маленького мальчика.

Я почти слышал, как радостно, с чувством полного морального удовлетворения, билось сердце этого подонка.

Я почти знал, что он должен сдохнуть.

Обязан. Сдохнуть. Как. Крыса.

А огонь трещал, весело подмигивая чистому небу, словно это дети сжигали чучело Масленицы, празднуя приход весны. Эта холодная весна никогда не уйдёт отсюда. Уже никогда. Её не отпустит чучело Масленицы, умершие дети и память тех, кто уйдёт в лето…

Солдаты уходили. Медленно и неохотно. Им предстояла погоня по лесу, но как же не хотелось снова куда-то бежать. Им предстояла месть, и как же хотелось спустить курок, наведя дуло на врагов… И месть победила. Они направились к лесу, но из него вдруг вышло Нечто. У него были красные глаза, горевшие огнём (это погребальный костёр), алый плащ (это мантия судьи), и багровые волосы (это колпак палача). В руках оно держало окровавленное орудие правосудия и усмехалось пустой усмешкой.

Это смерть о Боже она пришла за нами и она не уйдёт ей нужна кровавая жатва она хочет окрасить мир в алый алый алый!!!

— Какое право ты имеешь унижать мёртвых, смертный?

Взревело механическое существо, решив стать плакальщицей над телами индейцев. Грохот выстрелов слился в монотонный гул. Глаза. Я видел только эти горящие огнём ненависти глаза и красный дождь, падавший на лицо самой Смерти. Смерть усмехалась, но совсем не весело, а её глаза были полны ненависти и немой ярости. И вдруг всё стихло. Дождь закончился. Плакальщица проводила мёртвых в последний путь, принеся им свои слёзы (красные слёзы) и верные прощальные дары. Это конец. Теперь лето может наступить даже здесь. Потому что чучело Масленицы догорело, но умершие дети отомщены. Все, до одного.

Как умерли все, до одного, убийцы.

Догорали вигвамы, обугливались последние кости этих древних динозавров, а я точно знал, что в памяти отложится каждая секунда, но ничто я не запомню так же чётко, как храброго мальчика, алое Нечто и улыбки на ещё живых лицах детей, когда я впервые открыл глаза в этой ещё живой деревне.

Прощай, весна. Мы уходим в тёплое лето. Но мы не забудем, и дети уйдут в него вместе с нами…

Вспышка.

Белое облако уступило место бездонной темноте. Боли я почти не чувствовал, а может, это мне лишь казалось. Только в этот раз, погружаясь во мглу, я точно знал, что есть вещи куда страшнее боли и даже смерти.

Забытьё.

====== 15) Последствия ======

Комментарий к 15) Последствия С некоторыми фразами в этой главе произошло то же, что и в прошлой — они потеряли знаки препинания. Так задумывалось, надеюсь, это не вызовет неудобств. Спасибо всем, кто остаётся с нами.

«Ex nihilo nihil fit».

«Из ничего ничто не происходит».

Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на полу собственной кухни, а рядом без сознания лежат Инна и Дина. Передо мной же, подбоченясь, стоял Грелль Сатклифф и усмехался в привычной манере.

«Красная смерть».

Я вздрогнул, а жнец тут же подошёл ко мне и, присев на корточки, затараторил что-то, но я перебил его, пытаясь сесть.

— Грелль.

Жнец замолчал и заинтересованно на меня воззрился, улыбаясь во все свои тридцать два (или сколько?) обпиленных зуба. А глаза его оставались странно-холодными, как льдины, и только где-то в глубине догорал тот самый огонь, который уничтожил убийц.

— Почему?

Жнец вскинул бровь, а затем замялся, оглянулся, словно проверяя, что рядом никого нет, и с его губ сползла ухмылка. Острые зубы и губы, перепачканные в крови, приблизились к моему уху, но страшно мне не было. Я просто ничего не чувствовал. Ничего, кроме едва различимого желания узнать, почему он это сделал.