— Привет! — перед Белль волшебным образом материализовался Мо.

— Что тебе нужно? — устало спросила Белль.

— Ты не в духе…

— Это точно.

— Опять он? — осведомился Мо не без удовольствия, но постарался это удовольствие как-то замаскировать под притворно-сочувственным налётом.

— Почему сразу он?! — возмутилась Белль, а потом сдалась. — Мы поругались.

— Лежало на пороге, — Мо протянул ей конверт.

Белль открыла его и нашла в нём записку со следующим содержанием:

Белль.

Мне очень жаль, но кажется, что это конец. Возможно, сейчас ты думаешь иначе, но потом ты поймёшь, что я прав. Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя. Но, Белль, я больше так не могу. Не могу мучить ни тебя, ни себя. Я буду ждать тебя в лавке, чтобы обсудить развод и дальнейшую судьбу нашей дочери.

Искренне твой и et cetera.

— Что там? — спросил Мо, увидев, как Белль изменилась в лице.

— Да так… Ничего, — ответила Белль слегка дрогнувшим голосом. — Ты бы мог присмотреть пару минут за Колетт? Мне срочно нужно в лавку.

— Что там?

— Предложение развода, — уступила Белль.

— Согласись, — в энтузиазмом сказал Мо. — Согласись, и ты будешь свободна от него.

— Что?! Да никогда!

— Почему?

— Почему?! — Белль слегка повысила голос, но потом заставила себя успокоиться. — Потому что не хочу я быть свободной от него. Не хочу. Ещё скажи, что он заставлял меня!

— Ну…

— Что, правда? — Белль едва сдержалась, чтобы не засмеяться. — Ладно. Это неважно. Так присмотришь?

— Белль, послушай…

— Присмотришь?

— Да, ладно, хорошо, — сдался Мо Френч. И сдался почти навсегда, хотя ещё и не раз потом выражал своё неудовольствие.

В лавке Голд встретил её достаточно равнодушно.

— А… Ты…

— Ожидал кого-то ещё? Особенно после этой записки?! — выпалила Белль, размахивая письмецом у него перед носом, — Что это? Что?

— Предложение, — спокойно ответил Голд, — вполне разумное, на мой взгляд.

— Не интересует, — она демонстративно разорвала записку и бросила клочки на пол.

— Чего ты хочешь, Белль?

— То, что важно. Любовь, счастье, семью.

— Любовь, счастье, семью, — вдумчиво повторил он. — Ты хочешь любви? Ищи! Потому что меня ты не любишь. Меня ты не принимаешь. Ты хочешь счастья? А его без любви быть не может. Ты хочешь семью? Но семья без счастья — дело пропащее, поверь. Я не могу тебе этого дать. И не смогу, как бы ни старался.

— Чушь! Я люблю тебя, — убеждала Белль. — Как иначе?

— Мы постоянно ругаемся, — возразил Румпель, — постоянно. Ради тебя я выворачивался, как мог, но тебе всё не так. А большего, дорогуша, я сделать не могу.

— Да, у нас есть разногласия.

— Разногласия… Разногласия, — Голд рассмеялся, а потом очень строго добавил. — Белль, это не разногласия. Это катастрофа. Твои «разногласия» длятся уже год, Белль! Год!

— И что? Это конец? — Белль готова была расплакаться. — Вот так просто?

— Я не вижу других вариантов.

— Я люблю тебя…

— Да-да… — закивал Голд. — Поэтому мне пришлось продать целый город, чтобы разбудить тебя.

— Дело не в тебе, — согласилась Белль, — дело во мне. Я не принимала тебя, но не потому что я тебя не люблю. Я не принимала тебя, потому что и себя я тогда не принимала. Мой отец бы тоже не смог, если бы попытался.

— Ты этого не знаешь.

— Знаю! Слушай… — она взяла его за руку и прикоснулась к ней губами. — Прости меня. Я совершила ошибку. Мне очень, очень жаль.

— Белль… — он попытался отстраниться, но она не позволила.

— Чего ты хочешь, Румпель?

Голд не ответил, но ей стало понятно, что развода не будет, что он не хочет уходить от неё, но это всё же не означало, что он хочет быть с ней, хотя она и надеялась. Так или иначе, но в тот день старая фарфоровая чашка была найдена и склеена, а желание проверять её на прочность совершенно исчезло.

Следующий год, проведённый ими в Сторибруке, был по-настоящему безумным. Это безумие проявилось не в монстрах и не в каких-то внешних захватчиках, а совсем в ином. В городе стало слишком спокойно, и многие семьи, расслабленные и безмятежные, решили обзавестись наследниками. Родились дети Ноланов и Джонсов, и ещё уйма принцев и принцесс в семьях строителей, рыбаков и продавцов. И Голдов это безумие стороной не обошло. Однажды, холодным мартовским вечером, не покидая особняка, миссис Голд подарила мистеру Голду сына. Мальчика назвали Адамом Арчибальдом Голдом, по настоянию матери, и его долгое времяникому не показывали, по настоянию отца. Румпель отгородился от всех больше прежнего, и если бы он мог выстроить вокруг их особняка крепостные стены и вырыть рвы, то Белль была готова биться об заклад, что так оно бы и было.