Мечты о несбыточном будущем были похожи на воспоминания о счастливом прошлом и приносили одинаковое чувство грустной радости, светлой грусти, терпкой тоски.

 «Такими мечтами питается душа, — почему-то подумал Хайнэ. — Он прав. Не важно, сбудутся они или нет».

Усталость и измождённость взяли своё — вскоре он крепко заснул, и снилось ему что-то хорошее и долгожданное.

Остатки этого прекрасного, неуловимого сна ещё наполняли его тихой радостью в тот момент, когда он подскочил в постели, разбуженный звуком, от которого, казалось, содрогнулись стены.

Перезвон нёсся по коридорам дворца, эхом отдаваясь от потолков и от стен, и сопровождался гулом голосов, произносивших какие-то слова, которых Хайнэ не мог разобрать.

— Что это такое? — в ужасе спросил он, в первое мгновение решив, что звон возвещает о каком-то стихийном бедствии — прожив всю жизнь вдалеке от дворца, Хайнэ имел лишь смутное представление о его порядках.

— Я не знать, Хайнэ… не знаю, — с некоторым беспокойством ответил Онхонто и, распахнув тяжёлые занавеси, поглядел в окно.

В саду суетились люди, зажигались, один за другим, фонари.

Наконец, трезвон прекратился, но тяжёлое, гнетущее и жуткое ощущение, которое он вызвал у Хайнэ, не исчезало.

Он снова лёг в постель, накрывшись одеялом, и посмотрел на Онхонто, но тот продолжал неподвижно сидеть на краю постели, погружённый в какие-то размышления.

Мгновение спустя тяжёлые двери распахнулись, и слуги, выстроившиеся по обе стороны от них, пропустили в покои Верховную Жрицу.

Хайнэ, испытывавший к ней одновременно неприязнь и страх, съёжился под одеялом, но она не обратила на него ни малейшего внимания.

— Я принесла вам радостную весть, — сообщила она Онхонто холодным голосом. — Нынешней ночью Светлейшая Госпожа скончалась, и ваша супруга будет наречена высочайшим титулом. Ваше положение также станет другим. Я пришла за вами, чтобы отвести вас в Храм, где вы и ваша супруга произнесёте благодарственную молитву Великой Богине. Встаньте.

Онхонто поднялся на ноги, глядя на Верховную Жрицу глубоким взглядом своих ясных глаз, в котором не отражалось ни малейшей радости.

Хайнэ, забившись в угол постели, смотрел, как его поспешно обряжают в роскошную одежду, подобающую супругу Императрицы.

Полчаса спустя он вновь остался в покоях в абсолютном одиночестве.

Только тогда, глубоко вздохнув и оправившись от испуга, он смог предаться размышлениям и вспомнить события, произошедшие до и после его пробуждения.

Известие о восшествии на престол новой Императрицы не слишком его напугало: Хайнэ почти ничего не знал о Таик, и для него она оставалась прекрасной девушкой, в которую однажды он был почти влюблён. Однако то, что Онхонто теперь — супруг Императрицы, вызывало у него глубокое чувство, в равной степени содержащее в себе скорбь и благоговение.

За окном занимался рассвет.

Хайнэ подполз к окну и увидел, как Императрица и её супруг в роскошных одеждах поднимаются на гребень стены, окружающий дворец, и приближаются друг к другу с разных сторон, чтобы показаться людям.

Бледно-голубые предрассветные сумерки медленно таяли под лучами неяркого утреннего солнца, слабо золотившего одежды Онхонто.

Хайнэ смотрел на него издалека, и полувидение-полумечта внезапно предстало перед его глазами: он перестал видеть Императрицу и видел только Его, стоящего на гребне высокой стены и простирающего руки к тысячам тысяч.

И тысячи тысяч склонялись перед Ним в едином жесте любви и почитания.

А Он поднимал к небу взгляд и просил за них; Он творил свою молитву не в Храме, а под открытым небом, и солнце читало любовь в Его глазах, и отвечало любовью, щедро изливая ласковые, благодетельные лучи на людей и земли.

Хайнэ закрыл глаза и содрогнулся; сейчас, в момент глубочайшего религиозного экстаза, он в то же время как никогда более ясно сознавал, что все его мечты тщетны и напрасны.

Даже Онхонто, которого он считал почти что живым воплощением Милосердного, остался равнодушен к его словам и предпочёл быть верен богине, почитаемой тем народом, на землю которого он ступил.

Быть может, он был прав? Ведь он, в своих простоте и совершенстве, наверное, куда лучше понимает истину, скрытую от всех остальных…

Видение померкло; Хайнэ прижался лицом к стеклу, чувствуя горечь, усталость и тяжесть на сердце.

Императрица и Онхонто спускались со стены.

«Всё-таки я не могу отступиться от того, во что верю, — думал Хайнэ. — Даже если никто этого не разделит… и даже если пойти дальше, предположить, что встреча Энсаро с Ним была иллюзией. Он ведь не отступился, брошенный всеми, включая собственного брата. До тех пор, пока есть хотя бы я, слова Манью про то, что его имя будет всеми забыто и похоронено в веках, останутся неправдой».