Хайнэ понимал.

— Вот и прекрасно! — закричал он ещё громче. — Пошёл вон! Я не хочу тебя видеть, до конца жизни не хочу! Уберись, избавь меня от проклятого чувства вины, которое только и заставило меня вернуться к тебе из дворца, оставив там единственного человека, который имеет для меня значение!

— Возвращайся к своему единственному человеку, — бросил Хатори, развернувшись. — Да и вообще, делай что хочешь. Мне на тебя плевать. С сегодняшнего дня и навсегда.

«Это конец», — промелькнуло у Хайнэ.

Почти неосознанно он бросился к своему столику и, схватив с него мраморную подставку для бумаги, со всей силы запустил её в Хатори, целясь в висок.

«Убить, сначала его, потом себя…» — пронеслось в голове.

Но Хатори был ловок и уклонился. В пару стремительных шагов он преодолел расстояние, разделявшее его с Хайнэ, и, схватив его за руку, с нечеловеческой силой сдавил её.

Запястье хрустнуло.

«Убей…» — взмолился Хайнэ взглядом.

Хатори поглядел на него с полминуты, а потом презрительно искривил губы и отшвырнул его от себя на постель.

В этот момент дверь распахнулась — на пороге появились испуганные криками и шумом Ниси и слуги.

— Я ухожу из этого дома, — бросил в их сторону Хатори. — Простите, госпожа.

— Как это уходишь?! — вскричала та, но Хайнэ перебил её.

— Пусть уходит, мама! Пусть убирается! Если ты сейчас остановишь его, то, клянусь, я убью себя! Убью, слышишь?!

Мать в ужасе приоткрыла рот.

Хатори поклонился и, не посмотрев в сторону Хайнэ больше ни разу, стремительно вышел из комнаты.

— Хайнэ… — начала было мать, но тот затрясся.

— Уйди, мама! — закричал он, обхватив голову руками и раскачиваясь, как помешанный. — Уйди, оставь меня одного, или я не знаю, что сейчас будет!..

Его желание исполнили, видимо, решив, что спорить с сумасшедшим — хуже.

Хайнэ бросился на пол и взвыл.

Но это был ещё не конец.

Когда через какое-то время у него кончились силы кричать и рыдать, и он застыл, уставившись в одну точку, двери распахнулись, и на пороге появилась Иннин с белым лицом.

— Хайнэ, ты… — начала она, но он её перебил так же, как и мать.

— А это всё, что тебе было нужно, — проговорил он отрывисто. — Постель. Так же, как и всем. Ты такая же, как все. Прикрывалась желанием стать жрицей, клятвами, высокими целями, но на деле всё это пустые отговорки для себя самой. Правда ведь, да?

Лицо сестры застыло, и Хайнэ понял, что милосердна она не будет — так же, как не был милосерден он сам.

— Ты это про меня говоришь, Хайнэ? — спросила она ледяным тоном. — Уверен? Или, может быть, про себя? А, Энсенте Халия? Так что ты там сказал про взаимосвязь религии, высоких целей и постели?

Хайнэ застыл, как громом поражённый.

«Хатори… и это ей сказал?.. — подумал он, едва видя что-либо перед собой. — Сказал ей, что я — Энсенте Халия?.. Ну тогда… тогда к демонам, ничего не жалко. Я был прав. Он предатель».

Иннин исчезла, с силой хлопнув дверями.

Хайнэ с трудом добрался до постели и рухнул на неё ничком.

— Я не такой, как вы двое, — начал шептать он, судорожно комкая одеяло. — Я избавился от своей похоти, от своих желаний! У меня нет никаких чувств к женщинам, вместо них теперь — любовь к Онхонто, любовь возвышенная, бесполая, лишённая плотских желаний вообще! Спите друг с другом, женитесь, рожайте детей, проведите в постели хоть весь остаток жизни, мне нет до вас дела. Мне это не нужно, слышите! — закричал он, повысив голос. — У меня есть моя любовь, другая… возвышенная…

Он выронил одеяло из рук. Лицо его искривила судорога, губы задрожали.

Хайнэ попытался встать, но снова рухнул на постель и вскинул руки.

— Ну почему, почему?.. — исступлённо кричал он. — Почему ты именно меня лишил того, что дал всем другим?! Почему именно я урод, почему никто не полюбит меня, не захочет целовать, не захочет лечь со мной в постель, а даже если захочет, то я не смогу?! Где твоё милосердие, в этом оно?! Ты скажешь, что я заслуживаю этого, и, вероятно, это так, но разве я хуже всех в этом мире?! Так почему именно я?! Лучше бы ты убил меня, зачем ты позволил жить уроду?! За что ты так ненавидишь меня, почему ненавидишь больше всех в этом мире, ведь я же, я так люблю тебя! О…

Он упал лицом в подушку и разрыдался, но через некоторое время вскинул голову, и тон его переменился.

— Дай, дай, дай, дай! — кричал он на этот раз, стиснув зубы и рвя подушку в клочья. — Дай мне то, что я так хочу, дай то, что отнял! Верни! Отдай! ДАЙ МНЕ ЭТО!

За окном начинало светать.

Вскочив с постели, Хайнэ начал бессмысленно метаться по комнате, как раненое животное, пока, наконец, не споткнулся обо что-то и не рухнул на пол, разбив голову об угол столика.

«О, счастье, — с невыразимым облегчением подумал он, чувствуя, как правую половину лица заливает тягучая, тёплая кровь. — Умри, озлобленный, жалкий калека. Умри, мерзкий червяк».