Было в этом желании что-то от злости на Хайнэ, который заставил её ждать так долго, что-то — от подсознательной тяги к риску быть застигнутой (вдруг брат ещё не спит или проснётся, услышав шорохи?), что-то — от того, о чём Иннин совсем не хотела думать, но такого всплеска страсти она не испытывала с тех самых пор, когда они с Хатори оказались вдвоём на полу камеры.

— Он спит, — одними губами произнесла она, когда Хатори схватил её за руку, которой она попыталась проскользнуть ему под халат. — Хайнэ спит и ничего не заметит.

Но Хатори отрицательно покачал головой, и выражение его лица стало неожиданно очень жёстким.

Иннин испытала такое ощущение, как будто её окунули с головой в ледяную воду.

— Ну, что ж, — прошептала она, поджав губы, и осторожно выскользнула из комнаты.

Хатори нагнал её уже на лестнице.

— Иннин! — почти крикнул он, схватив её за руку. — Так нельзя! Я так не могу. Пойми меня, пожалуйста. Это… неправильно.

Иннин смотрела куда-то в пол.

Она уже раскаивалась в своём поступке и чувствовала, как щёки её заливает жгучая краска стыда.

Что она только что собиралась сделать? Как она могла до такого дойти?

Хорошо, что Хатори остановил её.

Тем не менее, видеть его не хотелось, и Иннин рванулась вперёд, пытаясь сбросить с запястья его руку, но он не дал ей такой возможности.

— Не уходи, — прошептал он ей на ухо. — Или что? Ты теперь больше ничего не хочешь? Так, как раньше… тебе больше не нравится? Обязательно на глазах у Хайнэ?

Иннин молчала, и в груди её боролись разные чувства — стыд, вина, обида, злость, ревность.

«Проклятая гордость! — с ненавистью подумала она. — Нет, Хатори, не в этом дело. Я просто не могу признать, что мне теперь стыдно за своё грязное желание…»

Она заставила себя повернуться к нему лицом, но вместо того, чтобы проговорить слова извинения, впилась губами в его губы.

Хатори воспринял это как сигнал к действию и, подхватив её на руки, понёс в спальню.

Там Иннин всё-таки получила то, чего хотела с самого начала, и утихшее было желание вернулось к ней с новой силой — да так, что она почти не сдерживала стонов и криков, но было в этой страсти что-то искусственное, наигранное, и она сама это чувствовала.

И, словно назло самой себе, продолжала разыгрывать комедию, издавая тем более страстные стоны и вздохи, чем меньше страсти в ней оставалось на самом деле.

Она отвернулась, чтобы Хатори не видел её лица, и взгляд её упал на большое зеркало, стоявшее чуть поодаль от постели. Обычно очертания обнажённых тел, отражавшиеся в этом зеркале, подогревали в Иннин страсть, но сейчас внимание её привлекало другое — отражение дверей, которые оказались приоткрыты, в то время как Хатори всегда закрывал их плотно, и этот раз был не исключением.

Иннин похолодела.

Хатори разом перестал существовать для неё, как вторая часть её самой — осталось только его горячее, прерывистое дыхание, да толчки, которыми он пригвождал её к постели. Всё это вдруг стало лишним, тягостным, ненужным, неуместным — весь этот жар, пот, стекавший по груди, груз чужого тела, придавливавшего собственное, груз обещаний, которыми она связала себя с любовником.

Иннин напряжённо вглядывалась в щель между приоткрытыми дверями и, наконец, увидела то, что боялась увидеть — чужие дрожащие пальцы, отбрасывавшие искривлённую тень на залитый лунным светом пол.

Лицо её перекосилось, захотелось истерически смеяться.

Вот и исполнилось её желание — Хайнэ их всё-таки увидел.

Хатори замер, прижимая её к постели сильнее, и глухо застонал ей в шею.

Двери бесшумно закрылись.

Иннин тяжело дышала, обливаясь ледяным потом.

— Всё хорошо? — спросил Хатори, поцеловав её в губы.

«Да, хорошо», — хотела ответить Иннин.

И ответила:

— Плохо.

Хатори приподнялся на постели.

— Что случилось? — произнёс он медленно. — Почему?

— Плохо, Хатори, плохо! — закричала Иннин, вскочив с постели.

Какая-то её часть почувствовала, что теряет над собой какой бы то ни было контроль, и пришла от этого в ужас, но другой части было всё равно.

— Это полный бред, то, что мы делаем! Как ты не понимаешь?! — отрывисто говорила она. — Любовь? Разве это любовь? Ничего подобного! Желание тела, плотское влечение, похоть — вот что это такое! Ничем не лучше книжек Энсенте Халии, не зря же он мой брат-близнец. Только мой брат-близнец мог написать подобное, о, ты не понимаешь! — Иннин расхохоталась. — Хатори! — она схватила его лицо, заставляя смотреть на себя, хотя он и так не пытался глядеть никуда в сторону. — Я не люблю тебя.