— В городе наверняка продаются пейзажи с видом озера, — сказал он. — Ты купишь для меня один? Я отправлю его с письмом… Можно было бы заказать картину какому-нибудь знаменитому живописцу, но мне кажется, Онхонто больше понравится то, что написано руками простых людей, которые всю жизнь живут в этой провинции.

— Куплю, — пообещал Хатори.

Солнце, перед тем, как исчезнуть за снежными вершинами, расплескало по воде озера багрянец, как никогда сильнее внушавший мысли о сходстве с кровью. Вскоре после этого наступила темнота, быстро наполнившаяся природными звуками — шелестом крыльев, птичьими криками, стрекотом цикад; возле кустов и деревьев вспыхнули зеленоватые огоньки светлячков.

Хатори переоделся, и, усадив брата в экипаж, повёз его домой, где их ждал сытный ужин.

Хайнэ чувствовал себя почти счастливым, и в этот раз без прежней тоски смотрел на изменившуюся фигуру сестры, но после того, как ужин был закончен, и они отправились по своим комнатам, сон долго не шёл к нему.

Наконец, измучившись, Хайнэ поднялся к постели и, выбравшись в коридор, очень тихо и осторожно подполз к дверям в спальню сестры.

На его счастье — или же, наоборот, несчастье — они были чуть приоткрыты, и он имел возможность чутко прислушаться к звукам, доносившимся из темноты.

— Тебе удобно так?

— Да…

Вслед за этим послышались стоны.

Кровь прилила Хайнэ к лицу; он прижал руку ко лбу, пылавшему, как от жара.

В этот раз он не стал подсматривать, но картина, увиденная однажды, и без того запечатлелась в его сознании слишком чётко, и слишком легко воскресала перед глазами во всех деталях.

Печаль и ярость к себе захватили его в равной пропорции. Он стоял, боясь пошевелиться, чтобы не выдать своё присутствие — хотя, быть может, именно сейчас его никто бы и не мог услышать — и бессильные чувства клокотали в нём, как прежде утром клокотала столь же бессильная страсть.

«На чьём месте из них я бы хотел оказаться больше?» — думал Хайнэ, сдерживая жгучие слёзы, и они, не проливаясь, разъедали солью глаза.

Так он промучился, не шевелясь, почти до самого рассвета.

Лишь тогда, когда первые отблески зари, проникая сквозь лёгкие белоснежные занавеси, осветили спальню и коридор нежно-розовым светом, и стало понятно, что двое в комнате давным-давно спят, Хайнэ заковылял по лестнице вниз.

Он вышел в сад, глотая холодный утренний воздух, и отправился к своим цветам.

Выполняя обещание, данное Онхонто, весной он посадил — с мыслями о нём — розы.

Саженцы он купил ещё во время своих бесплодных поисков Хатори в Нижнем Городе.

— Не желаете посадить в своём саду розы, прекрасный господин? — спросила старая торговка, возле прилавка которой он рухнул в изнеможении после многих часов безрезультатных блужданий.

Обращение это согрело душу Хайнэ, хоть он и понимал, что это типичная лесть, предназначенная богатому покупателю. В любом случае, знатных господ в Нижнем Городе не очень-то жаловали, и удивительно было услышать столь доброжелательные слова, которые, к тому же, сразу же напомнили Хайнэ об Онхонто.

— Это кансийский сорт, — сказала торговка, когда он приблизился к прилавку. — Они распускаются поздней осенью, когда все остальные розы уже отцвели. Непременно посадите их своими руками, и при вашем появлении они будут источать самое сильное благоухание.

Хайнэ недоверчиво усмехнулся и посмотрел на чахлые, обрезанные кустики, длинные корни которых были обвязаны мокрой тряпкой. Прежде он не имел ни малейшего понятия о том, как размножаются и растут цветы, и вид саженцев стал для него открытием — никогда он не думал, что нечто, столь некрасивое и жалкое на вид, может превратиться потом в стройный куст, радующий цветами и источающий дивное благоухание.

От этой мысли ему захотелось плакать, как и всегда, когда он встречал какие-либо упоминания о том, как нечто уродливое превращается во что-то красивое.

Узловатые корни саженцев напоминали ему собственные искривлённые пальцы, и, дотронувшись до них, он как будто почувствовал что-то родное.

— Знаете вы язык цветов? — спросила торговка. — Знаете, что означает роза?

— Любовь и страсть, — пробормотал Хайнэ, прижимая к груди мешок с саженцами.

— В Канси не так, — возразила женщина. — В Канси считают, что роза воплощает в себе милосердие, милость, божественную любовь, страдания и победу. Зелень розы означает радость, её шипы — печаль, а цветок — славу и почести.

«Хотел бы я жить в Канси», — печально подумал Хайнэ, в котором эти слова ещё сильнее разбередили острую тоску.

Ранней весной он посадил свои розы в саду в Арне и с тех пор регулярно их проведывал, с радостью отмечая каждый новый зазеленевший лист. До цветов и даже до бутонов было ещё далеко, но Хайнэ доставляло удовольствие представлять, как они распустятся, символизируя — как там сказала торговка? — почести, славу и преодоление страданий…

Ну и любовь, конечно, тоже.

Он опустился на землю, низко наклонившись к своим зелёным кустикам, и дотронулся до них рукой. В слова торговки про «разумность» роз, источающих особенное благоухание для того человека, который их посадил, Хайнэ не верил, но всё же быстро, пристыженно шептал: