Но стоило ли менять иго одной властолюбивой Санья на иго другой?

Иннин не была уверена.

Размышляя об этом, она неспешно бродила по кварталу, дома и сады в котором были обустроены, быть может, с меньшим вкусом, чем у людей, обладавших благородной кровью, но с большим усердием.

Она зашла в одно из помещений, весь нижний этаж которого был приспособлен под торговлю шёлком — отрезы тканей золотистого, фиолетового, тёмно-красного и других цветов с самым разным рисунком, вышитым и набивным, ярко блестели в лучах полуденного солнца, косо падавших сквозь приоткрытый деревянный ставень.

Иннин не торопилась. Она медленно ходила вдоль прилавков, щупая и разглядывая ткань, в то время как другие покупатели — чаще слуги, нежели сами господа, приходили и уходили, иногда с пустыми руками, а иногда унося с собой рулоны шёлка.

Но вдруг, обходя просторное помещение в четвёртый, а, может, в пятый раз, Иннин увидела ещё одну женщину, которая, казалось, точно так же, как и она, не была подвержена суете остальных покупателей. Она стояла возле прилавка — неподвижная, как мраморное изваяние, закутанная в тонкую накидку из белоснежной ткани. И странное дело — Иннин была абсолютно уверена, что увидела эту женщину только сейчас, но ощущение было такое, будто она стояла здесь, не шевелясь и только чуть склонив голову над отрезом золотистой ткани, уже много часов подряд.

Иннин тоже замерла и почему-то почувствовала, как учащается её дыхание.

А затем произошло нечто странное: из-под пальцев незнакомки поползли тонкие зелёные ростки, на ходу выбрасывавшие листья и стебли со сладко пахнувшими бутонами. В несколько мгновений эти ростки опутали в помещении всё — потолок, стены, окна, двери, превратив лавку в подобие увитой цветами беседки. Бутоны распустились огромными белыми цветами и тут стали нежно-сиреневыми, пышными гроздьями, похожими на соцветия павлонии.

Покупатели ходили по помещению, обратившемуся в цветущий сад, и не обращали на это ни малейшего внимания. Со смешанными чувствами изумления и веселья Иннин проследила взглядом за одной из дам, щупавшей отрез шёлка — несколько лепестков с цветка, увившего светильник, упали ей прямо на ладонь, но она их даже не заметила.

А потом цветы вдруг преобразились в пламя, в одно мгновение охватившее лавку и окружившее Иннин стеной огня.

— Пожар! — хотела было закричать та, но, к ужасу своему, поняла, что не может ни открыть рта, ни пошевелиться, чтобы броситься прочь.

Впрочем, по-настоящему испугаться она не успела — уже в следующее мгновение пламя исчезло так же внезапно, как и появилось, и всё стало по-прежнему.

Женщина в белой накидке подняла голову и, бросив на Иннин быстрый взгляд, посторонилась.

— Вы, кажется, тоже желаете посмотреть эту ткань? — спросила она глуховатым голосом. — Извините, что заняла столько времени.

— Что это было?! — резко выкрикнула Иннин. — Цветы, пламя — что? Я видела!

И вдруг, к собственному изумлению, она почувствовала, что произнесла это, не раскрывая рта. Это был мысленный крик, хотя она собиралась говорить вслух — и в первое мгновение была уверена, что именно это и делает.

Но женщина её услышала.

Она подняла голову и, распахнув свои светло-фиолетовые, как лепестки недавней павлонии, глаза, посмотрела на Иннин в упор.

А потом развернулась и пошла прочь.

И тогда Иннин вспомнила. Точнее, воспоминание втянуло её в себя, будто, в водоворот, из которого она рухнула на дно собственного прошлого, как рухнула когда-то со Срединной Стены на базарную площадь Нижнего Города. Площадь, цветы, девочка с фиолетовыми глазами…

— Фокусы! Фокусы!

Сбросив с себя оцепенение, Иннин бросилась из лавки вслед за незнакомкой.

«Нет, теперь ты не уйдёшь, не уйдёшь, не уйдёшь!» — колотилось у неё в голове.

И она, в самом деле, не ушла.

Иннин, уверенная, что незнакомка, как и тогда, будет бежать прочь, чуть не натолкнулась на неё, остановившуюся посреди улицы и повернувшуюся к ней лицом. Иннин замерла, пытаясь отдышаться, всё ещё охваченная уже ненужным порывом: «Не уйдёшь! Не уйдёшь!»

Незнакомка медленно размотала ткань, которой прикрывала голову, сняла её и разжала пальцы. Ветер растрепал длинные белоснежные волосы, и унёс такой же белый платок куда-то далеко, на крыши.

Все мысли покинули голову Иннин. Что-то глубинное и животное поднималось внутри неё — это был инстинкт хищника, увидевшего другого хищника. Инстинкт воина, увидевшего врага, который многократно превосходит его по силам, и всё же решившего попытать удачу в, быть может, смертельной схватке. Инстинкт завоевателя, желающего победить и обладать.

И одновременно где-то вдалеке двенадцатилетняя Иннин в этот же самый момент продолжала изумлённо смотреть на показывавшую чудеса маленькую волшебницу, и чувство «ты не сможешь, не сможешь, не сможешь, ты никогда так не сможешь, как она!» разрывало её грудь огненной болью.