Сестра взяла его руку и положила на свой живот.

Хайнэ едва удержался от того, чтобы отдёрнуть её, и низко опустил голову, чтобы не выдать себя выражением лица.

«Оставь меня в покое, в покое, в покое, — мысленно твердил он. — Не принуждай меня любить его, я его ненавижу…»

— Хайнэ, напиши для нашего малыша сказку, — вдруг предложила Иннин.

— Сказку? — переспросил тот. И, не сдержавшись, добавил довольно резко: — Я не умею писать сказки.

— Ну, это же просто, — улыбнулась, ничуть не смутившись, сестра. — Любую. Всё, что угодно, чему бы ты хотел научить его.

— Не знаю, — хмуро ответил Хайнэ. И, устыдившись своих злых чувств, постарался смягчить тон: — Я правда не умею…

Иннин, наконец, отпустила его руку.

— Я привезла тебе кое-что, что тебя наверняка порадует, — сообщила она, доставая из рукава письмо Онхонто. — Может, надо было послать его раньше, но я решила отдать его лично.

Хайнэ вздрогнул; все его злость и ненависть как будто куда-то отлетели, и остались только пустота и стыд. Всё это время он старался пореже думать об Онхонто — может быть, чтобы не страдать слишком уж сильно, а, может, чтобы оставить себе возможность быть прежним.

Не-достойным его.

Оставив Иннин и Хатори наслаждаться обществом друг друга (любовными ласками, подумал Хайнэ с тоской) после длительной разлуки, он ушёл в свою комнату и там долго держал письмо перед собой, не распечатывая.

«Он написал это из жалости, зная, как я отношусь к нему, или просто из вежливости. Я не хочу даже знать, что там», — думал он в один момент.

«Как же мне, мерзкому, грязному и злому, даже притрагиваться к той бумаге, которой касались ваши руки?.. Я не могу, не могу…» — думал в другой.

В итоге, письмо осталось нераспечатанным.

Обессиленный и опустошённый, Хайнэ рухнул в постель. Когда Хатори пришёл, чтобы отнести его в купальню и потом переодеть, он выговорил, мучительно кусая губы:

— Я, правда, желаю вам счастья… Один Милосердный видит, чего мне это стоит, но я желаю желать. И оно где-то есть внутри меня. Нечто во мне считает себя попеременно и ей, и тобой, и любит вас обоих и радуется вашей любви, как будто бы это происходило со мной. Но что-то другое отчаянно сопротивляется, и я начинаю и заканчиваю каждый день в этой борьбе, в этой мучительной схватке, которая раздирает мою душу в клочья вновь и вновь.

Хатори ничего не ответил, только наклонился, укрывая его одеялом, и задержался, касаясь щекой его щеки и глядя куда-то вдаль.

— Ты глупый, Хайнэ, — только и сказал он перед тем, как выйти из комнаты.

— Да, — кивнул ему Хайнэ уже после того, как двери закрылись, и провалился в тяжёлый, муторный сон, полный кошмаров о неродившемся ребёнке.

Когда он поднялся наутро, за окном ярко светило солнце.

Хайнэ распахнул окно, глотнул уже чуть прохладного воздуха, напоминавшего сейчас, в середине лета, о незримо приближавшейся осени.

А потом схватил со столика письмо Онхонто и торопливо, опасаясь снова передумать, распечатал.

Внутри было всего несколько строк.

«Что же вы совсем позабыли обо мне, Хайнэ? — он как будто наяву услыхал его печальный голос. — Не пишете мне, не вспоминаете, а я скучаю о вас и хочу увидеть. Неужто я совсем вам больше не нужен? Рисунок озера, который вы прислали, прекрасный, мне показалось, словно я и сам побывал в этих местах…»

Письмо было без подписи.

Хайнэ выронил его из рук, уставившись перед собой расширенными глазами.

Разве мог Онхонто такое написать?! Что он скучает, что ему плохо… что это он считает себя ненужным, а не наоборот.

Он не верил в это, не мог поверить.

Целых две минуты не мог, а потом вскочил и, позабыв про свои увечья, про боль, про желание спрятаться подальше от Иннин и Хатори, бросился вниз, в большую столовую комнату, где они завтракали.

— Мне нужно ехать в столицу, — проговорил Хайнэ, в лихорадочном исступлении цепляясь за дверь. — Сейчас же, немедленно! Я поеду, и не пытайтесь отговаривать меня! Мне всё равно, даже если я умру в этой поездке!

Сказав всё это, он бросился в сад — не столько ради того, чтобы глотнуть свежего воздуха, сколько потому, что что-то толкало вперёд, требовало не стоять на месте, делать что угодно — что-то, что грозило порвать изнутри.

Хатори, нагнав его, схватил за руку.

— Ты в своём уме? — спросил он резко. — Она вот-вот родит, а ты хочешь, чтобы я именно сейчас оставил её и ехал с тобой в столицу?!

Хайнэ чуть остыл от этих слов.

— Нет, конечно, — пробормотал он. — Конечно же, ты должен остаться с ней, а я один поеду, правда, один…