— Я желаю тебе счастья, Нита, и не буду тебе мешать…

Он занёс руку, в которой что-то блеснуло.

Онхонто первым понял, что юноша собрался сделать.

В то мгновение — или много позже? — Иннин поняла, что он не просто красив и наивно-добр. Что он много наблюдательнее, умнее и прозорливее в области человеческих чувств, чем можно было бы ожидать от бывшего крестьянского сына или прекрасной картины, призванной услаждать глаз и только. Что он, и впрямь, мог бы быть правителем — в ту пору во дворце ходили слухи, что теряющая, как и её мать, рассудок Императрица, чуть ли не всерьёз предложила своему мужу такую перспективу.

Однажды — много времени спустя — Иннин поделится этими соображениями с Хайнэ…

Но сейчас Онхонто бросился к Тиэко, схватив его за руку.

— Нет! — только и успел выкрикнуть он.

Лезвие кинжала ярко блеснуло в солнечных лучах.

Со стороны это, конечно, выглядело так, будто они борются друг с другом, будто кинжал направлен на Онхонто, а тот пытается остановить убийцу.

В мгновение ока от его свиты отделились две бледных тени — стражник и жрица, и оказались за спиной Тиэко. Мужчина схватил его за руки, женщина — всадила в горло тонкую булавку.

Юноша покачнулся; изо рта его потекла струйка крови.

В тот момент ещё никто не сообразил, что произошло непоправимое, кроме — опять! — одного только Онхонто.

— Что вы сделали?! — потрясённо спросил он.

— Этот человек задумал совершить на вас покушение, господин, — холодным, безразличным тоном доложила жрица.

— Нет же, это было недоразумение!

— Он посмел дотронуться до вас. У него в руках было оружие, — тем же тоном продолжала женщина, и было ясно, что ничто на свете не докажет ей собственной неправоты, а даже если и докажет, то ей будет до этого мало дела. — Мы имели совершенно чёткие указания на этот счёт.

Онхонто, очевидно, понял, что дальнейшие убеждения бесполезны, и лицо его переменилось.

— Отпустите его! — приказал он, да так властно, что этот неожиданный для него тон заставил изумиться и растеряться даже безразличную ко всему жрицу. — Я. Сказал. Отпустите немедленно!

Его приказание выполнили.

Юноша, которого, отпустив, лишили какой-либо опоры, сделал робкий, как будто связанный шаг вперёд и покачнулся.

Лицо его менялось на глазах, становясь всё более детским; во взгляде проступило что-то жалобное, испуганное.

Онхонто схватил его, поддержав.

— Это был… яд? — спросил Тиэко как-то растерянно. — Я сейчас умру?..

Иннин, не понаслышке знакомая с ядом жриц, знала, что он должен чувствовать — действие состава уже парализовало его и вот-вот вызовет остановку дыхания, но говорить он всё ещё может, также как и чувствовать, и всё понимать.

Глупая попытка самоубийства, о котором мальчишка, в глубине души, и не думал по-настоящему, и не смог бы его совершить, но — получилось вот так…

«Всё хорошее, что я стремлюсь сделать, неизменно приводит к своей противоположности, — много позже напишет Онхонто в своём дневнике. — Такова моя сущность. Моя участь, назначенная мне богами. Может быть, это кара. Может быть, я просто орудие в руках судьбы, чтобы показать людям что-то, чего я не знаю сам. Но…

Я Не Хочу Её.

Я отказываюсь от моего предначертания, пусть даже выполнение его — самое главное, что может и должен сделать человек в своей жизни».

— Тебя ждёт покой и счастье, — сказал он сейчас умирающему, которого держал на руках. — Это лучше, чем если бы ты убил себя сам.

Голос его был спокоен и тих.

Тиэко судорожно вздохнул, вцепился в его рукав, каким-то чудом преодолев действие яда, и заглянул ему в лицо ошеломлённым, ищущим взглядом, как будто искал в его глазах ответ на какой-то важнейший вопрос.

Потом из его горла вырвался хрип, его несколько раз вырвало кровью прямо на одежду Онхонто, и после этого он безжизненно обмяк в его руках.

Тот подождал немного и осторожно опустил его на землю.

Хрупкая статуэтка, бережные руки… — вновь появилась ассоциация у Иннин.

«Человек, охваченный глубокой, сильной любовью, и умирающий похожи друг на друга, — промелькнуло в её голове почти без участия сознания. — Оба выглядят одинаково хрупкими, уязвимыми, обнажёнными…»

— Сколько ему было лет? — спросил Онхонто, не убирая руки с волос юноши.

— Шестнадцать, — подала голос Нита, которая ошеломлённо смотрела перед собой и, очевидно, до сих пор не понимала, что случилось. Или не могла поверить. — Ему ведь плохо?.. Почему ему не помогут?.. — растерянно проговорила она.

— Он умер, — сказал Онхонто.

И больше ничего не добавил.

Ни слов утешения, ни оправданий, ни «Мне очень жаль», ни «Простите, это в чём-то была моя вина».

Он настоял, чтобы тело юноши отнесли в Храм, решительно отвергнув и версию о покушении, и то, что Тиэко был — или намеревался стать — самоубийцей, и поэтому не заслуживает милости Богини.