Но глубокий взгляд говорил, что понимал, и даже больше, чем следовало — от чего становилось ещё неуютнее.

— Впрочем, никакой легенды о том, что она имела земного мужа, я никогда не слышала, — закончила Иннин, покривив душой.

— Вот как. Что ж, значит, это просто красивая придумка… Рассказ, — заключил Онхонто, мягко улыбнувшись, и по этой улыбке невозможно было понять, поверил он или нет. — Я и прочитал это как рассказ, но, честно говоря, подумал, что он имел под собой основу. Значит, я был не прав…

Во взгляде его как будто скользнула затаённая скорбь, причин которой Иннин понять не могла.

Её больше волновало другое: человек, который сочинял подобные рассказы, был явно знаком с сантийскими мифами. И кто это был, неужели Хайнэ? Мало того, что скандальный эротический писатель, позже заподозренный в вероотступничестве — так теперь ещё и это?

Вспомнив о Хайнэ, Иннин отдала Онхонто его письмо.

Тот принял его с лёгкой улыбкой, в которой, однако, почудилось что-то болезненное, и спросил, как скоро она покидает дворец, и не сможет ли подождать, пока он напишет ответ.

Иннин ответила, что собиралась ещё проведать их с Хайнэ младшую сестру.

Тогда Онхонто неожиданно захотел пойти вместе с ней.

Желание это удивило Иннин, но она объяснила его для себя тем, что симпатия Онхонто к Хайнэ, очевидно, распространяется и на всех его сестёр.

Вскоре им удалось отыскать Ниту в саду, но та была не одна. В человеке, который, судя по их виду, только что о чём-то лихорадочно спорил с ней, Иннин, приглядевшись, узнала Тиэко Фурасаку — младшего брата Марик, легкомысленного юношу, который всё не желал учиться и думал только о развлечениях…

Впрочем, сейчас его вид, как и вид Ниты, претерпел решительные изменения. Он похудел, потускнел, осунулся — как будто взял на себя часть её скорби.

Иннин заподозрила любовную драму.

Вспомнив то, что она видела и слышала, она без особого труда восстановила картину событий и отношений: Тиэко был влюблён в Ниту с детства, но никак не решался признаться; та не воспринимала его всерьёз. Наконец, по совету старшей сестры, он предложил Ните спор и подтолкнул её к авантюре с проникновением во дворец, стараясь показать себя отчаянным и бесстрашным и тем самым вызвать интерес к себе, как к личности. Нита попала во дворец, увидела Онхонто и… все планы Тиэко пошли крахом. Несколько месяцев он, очевидно, терпел и мучился, глядя, как любимая девушка страдает по другому человеку, а теперь, не выдержав, сделал своё запоздавшее признание — но оно, увы, уже не могло чего-то изменить.

Иннин подошла к ним ближе и поздоровалась; Онхонто со своей свитой остался чуть в стороне.

С одной стороны, ей было неловко нарушать уединение Тиэко и Ниты в такой момент, с другой — судя по всему, этот разговор давался её сестре, и без того измученной своей любовной тоской, тяжело, и, вероятно, в глубине души она была благодарна возможности его закончить.

На лице молодого человека было написано отчаяние.

Вдруг Онхонто, который шёл позади Иннин и не имел возможности догадаться о том, что было известно ей, отделился от своей свиты и тоже шагнул к девушке.

Та, увидев его, замерла на месте. Глаза её расширились, и вся она как будто стала прозрачной — странное сравнение, но именно оно пришло Иннин на ум. Сестра её словно обратилась в одно мгновение в хрупкое стеклянное изваяние — тронешь кончиком пальца, и оно разлетится вдребезги.

И только прикосновение таких рук, как руки Онхонто, могло быть достаточно бережным…

Он дотронулся до её локтя.

— Нам никак не удаваться увидеться вновь, — сказал он. — А я хотеть сказать вам, что прочитал ваши рассказы, и они очень нравиться мне. Благодарю вас.

В этот момент ничто ещё не предвещало той кровавой драмы, которая разразилась несколько мгновений спустя, но сердце у Иннин неприятно ёкнуло.

Может быть, и не стоило Онхонто говорить этих слов, подумала она. Он, конечно, хотел поддержать девушку, но слова дружеской поддержки от человека, которого ты страстно любишь — это удар сильнее, чем слова ненависти. А если же Нита, не приведи Богиня, воспримет похвалу Онхонто как нечто большее, то будет ещё хуже…

Что подумала о словах Онхонто Нита, Иннин так никогда и не узнала.

Но зато стало ясно, что Тиэко воспринял произошедшее как надежду. Надежду — для Ниты, и окончательный крах — для себя.

Легкомысленный и немного безалаберный, он всегда жил одним моментом, напрочь забывая о том, что было до и будет после… Вот и сейчас он, очевидно, ни на мгновение не задумался о том, что счастливый исход для любви Ниты к Онхонто невозможен ни при каком раскладе, даже если бы эта любовь оказалась разделённой.

Но обо всём этом Иннин задумалась много позже.

Сейчас же Тиэко как-то странно покачнулся и, закусив губу, с большим трудом выговорил: