Злость внезапно отпустила Иннин, уступая место бессилию.
Она оперлась на перила беседки, разглядывая в воде собственное отражение, которое так не часто приходилось видеть в обычной жизни — жрица должна являть своим обликом совершенную красоту, однако об этом заботятся прислужницы, а самой ей не полагается интересоваться собственным внешним видом.
Даже зеркало иметь не разрешается.
— Почему ты ничему меня не учишь? — спросила Иннин безжизненно. — Пусть остальные не исполняют правила, пусть пытаются урвать у жизни и то, и это, и в результате не получают ничего, но я ведь не такая. Я сделала всё, что ты мне сказала, пусть даже мне было больно. И что я получила взамен?
— А почему я должна тебя учить? — был ответ.
Иннин непонимающе вскинула голову.
— Если кто-то очень хочет что-то получить, то он приходит и берёт это. — Голос Верховной Жрицы был всё таким же негромким и терпеливым. — Принесённые жертвы не являются гарантией приобретения, они всего лишь открывают ворота. Но прийти и взять ты должна сама. Те, кто ждут, что их чему-то научу я, будут ждать этого до конца жизни, и это их самая большая ошибка. Но ты права, они не делают даже необходимых вещей, и поэтому я не скажу им об этом. А тебе сказала.
Иннин потрясённо опустила голову.
Почему-то вспомнилась девочка на площади, которую она увидела восемь лет назад.
Девочка, которая научилась всему без учителей…
«Я сама во всём виновата. — У отражения в воде искривилось лицо. — Я бездарна. За столько лет я не смогла понять даже такой простой вещи».
— Что ты хочешь знать? — Голос Даран донёсся откуда-то издалека.
Иннин подняла голову, преодолевая горечь, унижение и болезненное желание развернуться и уйти, прокричав перед этим признание в собственном бессилии и никчёмности.
Ей вспомнился разговор с сестрой.
— Будущее, — сказала она безо всякого выражения.
— Сначала научись узнавать прошлое.
«Как?» — чуть было не вырвалось у Иннин, но она вовремя остановилась.
— Дай… намёк, — с усилием произнесла она. — Подтолкни мои мысли в верном направлении.
— Рисуй.
Рисовать?..
Иннин обернулась и увидела на столике в беседке две кисти, однако ни бумаги, ни туши не было.
Тогда как же…
Подумав, Иннин взяла кисть и, опустившись на деревянный настил беседки, наклонилась над водой. Движение рукой — и отражение в воде покрылось лёгкой рябью. На какое-то мгновение Иннин увидела вместо него другое лицо, чужое, но такое знакомое, непохожее и похожее одновременно.
А потом оно пропало.
Но основа для будущего «рисунка» уже была.
«Хайнэ, — подумала Иннин, закрыв глаза. Рука её шевелилась, кисть рисовала длинные пряди, обрамляющие лицо. Вода в озере тихо плескалась, будто отвечая на растревожившие её движения шумными вздохами. — Я не права. У меня есть брат, что бы кто ни говорил и ни думал по этому поводу. Я так хочу тебя увидеть, Хайнэ, и скоро это произойдёт».
Плеск воды внезапно стал иным, более глубоким — движения кисти не могли бы произвести таких звуков.
Чужая рука коснулась плеча Иннин, но она не стала открывать глаз, чувствуя, что главное, что от неё сейчас требуется — это сохранить с таким трудом найденное спокойствие.
Потому что это спокойствие и было тем, что позволяло Верховной Жрице всегда одерживать над своей ученицей верх — но Иннин больше не держала на неё зла.
По крайней мере, сейчас.
Осознав это, она как будто отдёрнула полог, скрывавший от неё какую-то часть мира, и этот мир, невиданный, необыкновенный распростёрся перед ней во всей своей полноте — но распростёрся не как перед владелицей, а как перед путешественницей, гостеприимно распахивая объятия.
Чей-то чужой мир.
Чьи-то чужие воспоминания.
Душный, сладкий запах невиданных цветов.
Воздух насыщен этим медовым ароматом, аромат падает с мокрых листьев вместе с каплями дождевой воды, ласкает лицо вместе с порывами тёплого южного ветра.
Этот аромат прекрасен и невыносим одновременно.
Невыносимо прекрасен.
Воздух жаркий и влажный, чувствуется близость моря, вдалеке слышится рокот волн, с грохотом набегающих на скалы.
Как-то странно кричат птицы, вернее, этот крик так же странен, как сладкий аромат роз, как краски экзотического пейзажа, открывшегося усталым путешественникам.
— Кто этот мальчик, Инесс? — произносит чей-то мягкий, глубокий голос. Мужской. — Я не могу передать тебе, что ощутил, когда увидел его. Могу сказать одно: я чувствую, что отдал бы жизнь, чтобы увидеть его снова. И в то же время рад, что этого не произойдёт.
— Ты всегда всё понимаешь верно, — отвечает другой голос, женский. — Тебе достаточно одного взгляда, чтобы узнать то, на что другим не хватит ни сотен жизней, ни сотни сотен книг.
