— Можете звать меня Астанико. — Это имя Иннин ни о чём не сказало, а мужчина, повернувшись к ней, прожёг её взглядом своих небольших глаз. — Могу ли я рассчитывать на ответную любезность?

Он по-прежнему улыбался, и эта улыбка по-прежнему внушала Иннин неприятное чувство.

— Я та, у кого больше нет имени, — холодно сказала она.

— Вот как.

Астанико чинно поклонился и снова повернулся к Хайнэ, по-видимому, ожидая ответа и от него.

— Хайнэ Санья, — представился тот.

Лицо у него было напряжено, руки дрожали всё сильнее — очевидно, брату было трудно стоять на ногах столько времени, и он держался из последних сил, однако превозмогал себя из гордости и нежелания показывать свою слабость.

Иннин было жалко на него смотреть.

Она отвернулась, чтобы не мучить себя и его — и вздрогнула, увидев ярко вспыхнувшие в лучах полуденного солнца рыжие волосы.

Невесть откуда появившийся Хатори метнулся к ним так быстро, что на мгновение показалось, будто это не человек, а вспышка молнии.

— Ты что творишь, идиот?! — заорал он издалека. — С ума сошёл? Ты сказал, что тебе плохо, и ты не сможешь простоять в зале полчаса на ногах, а сам что делаешь?

Подскочив к Хайнэ, он сгрёб его в охапку и силой усадил на скамейку.

Тот побелел как полотно и низко опустил голову.

— Вам следовало бы поучиться хорошим манерам, господин, — внезапно подал голос Астанико. — Я слышал ваши слова в зале, так вот позвольте мне сказать, что если вы действительно так заботитесь о благе своего брата, как изволили всех нас убеждать, то вам не стоит прилюдно оскорблять и унижать его.

Хатори посмотрел на него так, как смотрят на насекомое, неожиданно залетевшее в комнату и вьющееся над головой — с досадой, но без особого интереса.

— А мне позвольте обойтись без ваших советов, — равнодушно сказал он.

— Не стоит так опрометчиво отказываться от ценных советов, если хотите научиться жизни, молодой господин.

Тёмные глаза Астанико буравили нового собеседника точно так же, как мгновение назад буравили Иннин, но Хатори это, в отличие от неё, не особенно раздражало.

Скорее, ему было всё равно.

— Я предпочитаю учиться жизни у жизни. — Он пожал плечами. — А не из книг, как, судя по всему, вы. По мне, так долгое сидение в подземных библиотеках даёт только нездоровый цвет лица.

По бледным щеках Астанико пятнами разлился румянец, и Иннин подумала, что молодой человек взбешён.

Он по-прежнему не нравился ей, но в данном случае она могла его понять: сложно оставаться равнодушным, когда тебя оскорбляют, особенно с таким безразличным видом — даже не с целью задеть, а просто так, походя.

— Раз уж речь здесь зашла о внешности… — бледные губы Астанико улыбнулись, однако глаза были холоднее льда, — то я всё же позволю заметить, что ваш цвет волос принесёт вам много неприятностей в связи с новым указом.

— Боюсь, вы ошибаетесь, господин со знанием жизни, — усмехнулся Хатори. — Это мой природный цвет, и я ничем не нарушаю закон.

Астанико улыбнулся шире.

— А разве я сказал, что это не так? — в голосе его разлился мёд. — Это именно что ваш природный цвет, и ни у кого другого во всей столице такого нет и не будет. Вы слишком привлекаете внимание, господин. Любая оплошность с вашей стороны будет замечена сразу. Любое действие, выходящее за рамки оплошности, приведёт вас к падению в пропасть.

Хатори чуть прищурился и посмотрел на него с большим вниманием.

— Ничего, — наконец, сказал он. — Падение в пропасть может научить летать.

— Вы разве не в книжке вычитали эту фразу, господин, который учится у жизни? — чуть усмехнулся Астанико.

— Нет, я смотрел на птенцов, которых мать выталкивает из гнезда.

— Ну что ж, желаю вам попасть в число тех немногих из них, кто выживает.

С этими словами Астанико круто развернулся и зашагал прочь, придёрживая рукой разлетающиеся полы тёмно-зелёной мантии с золотым узором.

Несмотря на причёску, его наряд не был платьем простолюдина, отнюдь.

У Иннин в душе зашевелилось тревожное предчувствие.

— Боюсь, сегодня вы нажили себя серьёзного врага, господин, — промолвила она, не глядя в сторону Хатори. — И, возможно, не одного.

— Мне всё равно, — пожал плечами тот.

Иннин почувствовала раздражение. Что это за глупое безрассудство, кичливая смелость, наплевательство на всех и вся?!

— Рискуя, как и господин Астанико, нарваться на замечания насчёт моей внешности, я всё же скажу: попридержите порывы и будьте осторожны. Если не ради себя, то ради госпожи Санья и её детей.