Коридоры в павильоне были пусты, не считая стражи.

Слуги распахнули тяжёлые узорчатые двери, и Иннин оказалась на пороге огромной, слабо освещённой залы.

Постель Госпожи, располагавшаяся в дальнем углу, была скрыта под пышным пологом.

«Может быть, я и не увижу её вовсе», — понадеялась Иннин, поставив поднос на столик возле кровати, и почтительно, однако не слишком громко произнесла:

— Я принесла ваше лекарство, Госпожа.

Полог зашевелился; из-под него высунулась рука и, ухватив Иннин за одежду, потянула девушку к кровати.

Та присела на краешек, не дыша.

— Посиди со мной, Даран… — промолвила Императрица.

Иннин увидела перед собой разряженную в шелка старуху с растрёпанными, висящими паклей волосами и мутным взглядом.

Дряблые бледные руки сжимали ожерелье из белых бусин.

Иннин хотела было сказать, что Госпожа ошиблась, и это не Даран, однако потом передумала. К чему возражать, если, как говорят, Императрица совершенно безумна?

Глядя на неё такую, трудно было в этом сомневаться…

— Почему ты так редко приходишь, Даран? — продолжила Императрица, ласково гладя Иннин на руке. — Или ты до сих пор злишься на меня? Но ведь прошло столько лет… Знаешь, я хотела поблагодарить тебя за мою дочь. Я так хотела, чтобы она испытала настоящее чувство, но мне казалось, что её сердце закрыто для всех. И тогда ты сказала, что знаешь человека, единственного человека на всей земле, который сумеет внушить любовь даже каменной статуе, и ты отвезла мою Таик к нему, и всё случилось так, как ты сказала. Она полюбила его, и смягчилась, и поняла, что такое нежность. Я знаю, что ты считаешь это неправильным, Даран. Ты думаешь, что она повторит мою ошибку. Что любовь погубит её так же, как погубила меня… И всё-таки ты это сделала. Спасибо тебе.

Подумав, что речь закончена, Иннин попробовала было высвободить руку, но Императрица крепко в неё вцепилась.

— Оставайся с ней, Даран, — попросила она. — Я знаю, что только твой ум, твой рассудок, твоё умение не поддаваться чувствам могут спасти и мою дочь, и мою страну. Ты всегда всё делаешь правильно… Я только об одном жалею: что ты отговорила меня тогда следовать советам посланницы. Но, верно, так было нужно… Двадцать лет назад я не послушалась твоих слов, сделала то, что советовала мне Эсер, и ты видишь, что из этого получилось…

Лицо её скривилось, как у готового заплакать ребёнка.

Смотреть на это было тяжело.

Иннин снова сделала попытку освободиться, но Императрица схватила её ещё крепче.

— Не уходи, Даран, пожалуйста, не уходи, — взмолилась она. — Мне плохо здесь. Здесь сами стены давят, сам воздух, тень от Великой Стены. Это гнёт столетий, из-под которого не выбраться, сколько новой крови не вливай. Ты сама знаешь, я хотела всё изменить, и в какой-то момент мне показалось, что это возможно — судьба, как злая интриганка, сначала как будто бы даёт шанс. Она потешается над тобой, окрыляя надеждой и ослепляя успехами, но потом, в нужный момент, наносит удар, после которого всем становится ясно, кто здесь на самом деле правительница и хозяйка. Бороться бесполезно. Посланница была права: это всё грех наших прародительниц, который мы будем вынуждены нести на себе до скончания веков, до тех пор, пока огонь не уничтожит нашу страну, как уничтожил великое государство Сантья. Мне интересно, что сделали они, за что были уничтожены? Хотя, наверное, ничего особенного… Люди всегда одинаковы, меняются века, но суть человека остаётся неизменной. Люди слабы… вот в чём эта суть. Не деймоны и не демоны, просто жалкие муравьи, возомнившие себя властителями.

Императрица отпустила руку Иннин и, повернувшись на другой бок, уставилась куда-то неподвижным взглядом.

Девушка поднялась на ноги — колени у неё слегка дрожали.

— Тех, кто может любить, ждёт безумие. Тех, кто нет — принятие своей горькой участи в полном рассудке и здравой памяти, — сказала Императрица, больше не поворачиваясь к ней. — Но я всё же хотела, чтобы моя дочь оказалась в числе первых…

Иннин вышла из залы и прислонилась к широкой колонне, вершина которой терялись под мрачными сводами коридора.

«Ну и что вы хотели мне этим сказать, госпожа Даран?» — подумала она как-то отстранённо.

А Даран, тем временем, склонялась в низком поклоне перед принцессой.

Та, как и следовало ожидать, была в бешенстве, которое научилась скрывать на людях, однако регулярно изливала на Верховную Жрицу, призывая её в свои покои и выгоняя всех слуг.

— Сколько это будет продолжаться? — спросила она. — Я спрашиваю тебя, Даран, до каких пор?!

— Госпожа, артисты, устроившие представление на площади Нижнего Города, уже схвачены и будут казнены, — флегматично ответила та.

— Мне этого мало! Разве это наказание?! Они прекрасно знали, что их ждёт верная смерть, однако пошли на это ради удовольствия высмеять меня, облить грязью! — выплюнула принцесса. — И они получили своё! Они торжествуют, а не я!

— Госпожа, они получат своё наказание после смерти, навеки оставшись в пламени Подземного Мира без права на перерождение.

— Да плевать я хотела на загробный огонь! — выкрикнула принцесса в каком-то бессильном и злом отчаянии. — Я хочу, чтобы огонь здесь и сейчас сжёг всех тех, кто посмел открыть рот и засмеяться, кто смеётся не только на площади, глядя на кукол, но и в темноте своей спальне. Мне нужны показательные казни. Не одна и не десять, а сотни и тысячи. Пусть я опустошу половину государства, но вторая половина после этого не посмеет открыть рот!