Кузнец не ответил. Он взвесил на руке поклажу - сойдёт!
– и зашагал в сторону предполагаемой бухты. Кальконис семенил следом, с тревогой поглядывая по сторонам.

– Не лучше ли нам углубиться в лес?
– спросил он.
– Здесь, на берегу, нас могут увидеть издалека!

Милав, не оборачиваясь, ответил:

– В лесу легче спрятаться не только нам, но и тем, кто захочет нас выследить.

– И то верно, - согласился Кальконис.

Больше он с вопросами к Милаву не приставал. Шагал позади кузнеца и думал. А думы у сэра Лионеля были безрадостные. Взять хотя бы самого кузнеца. Из весёлого бесшабашного балагура-весельчака Милав превратился в жёсткого (если не сказать жестокого) воина-росомона, видящего во всём только плохое и каждого подозревающего в измене. Конечно, этому есть своё объяснение. Гибель Ухони очень больно ударила по Милаву. Но нельзя же ненависть к Аваддону переносить на весь свет? Так можно дойти до чего угодно! Сам сэр Лионель тоже очень сильно переживал потерю ухоноида (с ним любая смертельная опасность казалась шуткой или розыгрышем), однако Кальконис смог удержаться на грани, за которой слепая месть. С теплотой вспоминая ухоноида, он не ожесточился, продолжая относиться к людям даже с большим сочувствием и пониманием, чем раньше. И всё же осуждать Милава Кальконис не мог. Одно дело возвышенно размышлять о человеколюбии, и совсем другое - терять почти половину своего естества в тот момент, когда ты так и не узнал, что же представляет собой вторая половина!

Сэр Лионель так задумался, что едва не налетел на кузнеца.

– Тс-с-с!
– выдохнул Милав, показывая Кальконису, чтобы он пригнулся.

Сэр Лионель послушно присел.

– Что там?
– спросил он шёпотом.

– Люди.
– Коротко ответил Милав.

– Нас ищут?

– Нет, собирают на берегу что-то.

– Видно оголодали разбойнички!
– хохотнул Кальконис.

– Едва ли, - усомнился Милав.
– Они свои находки на телегу складывают!

– Может, поближе подойдём, - предложил Кальконис.

– Нельзя. Дюны кончились, а кустарник слишком низкий.

– Тогда нужно в лес поворачивать.

– Придётся...
– вздохнул кузнец.

Они вернулись назад и по низине добрались до леса. Идти стало труднее. Углубляться в чащу не рискнули - не мудрено и заблудиться.

Солнце поднялось высоко. В лесу стало жарко и душно.

Кальконис предложил вернуться на берег. Кузнец не возражал. Ему тоже было трудно дышать в странном лесу, где на каждом шагу из земли торчали гигантские листья, отдалённо похожие на милый сердцу лопух. Но лопухом растение не было. Об этом говорила ядовито-фиолетовая окраска листьев и множество мелких иголок, разбросанных по всей поверхности листа. Возле каждой из иголок любопытный Кальконис разглядел вздутие, похожее на нарыв на теле человека, и в этом вздутии явно кто-то шевелился!

Именно после такого осмотра сэр Лионель звонким голосом попросил кузнеца вернуться на прохладный берег. К воде не пошли - на море разыгрался настоящий шторм. Решили двигаться вдоль кромки леса, держась от него на удалении нескольких десятков шагов. Усиливающийся с каждой минутой ветер, приносил не только запах водорослей, мелкие капельки воды, но и отдельные звуки человеческой речи. Милаву пришлось долго вслушиваться в мешанину звуков, чтобы определить направление, откуда они доносятся. Выходило, что их нагоняет та самая повозка, от которой они прятались в лесу! Милав сообщил об этом Кальконису, и они укрылись в густом кустарнике, расположенном в низинке между двумя дюнами.

Появилась повозка. Одного взгляда хватило, чтобы понять: лошадки не гхоттские. Такие красавцы могли быть родом только с вольных степей кочевников-хунххузов, либо с жаркого полуострова Бухарбабада. Тройкой лошадей управляли двое. По одежде - не пойми что, а по виду - и того хуже!

– Не хилгаки!
– уверенно заявил Кальконис.

Милав промолчал. Проверить предположение сэра Лионеля можно было только одним способом - прикоснувшись к кому-нибудь из двоих незнакомцев. Но как это сделать, не вызвав паники и переполоха? Кузнец надеялся, что возницы займутся собиранием морских даров, и вот тогда... Однако повозка спокойно проследовала мимо, монотонно поскрипывая широкими колёсами.

Кузнец не растерялся. Оценив положение возниц (один спереди управляет лошадьми, второй сидит сзади и со скучающим видом болтает ногами), Милав поискал глазами на песке, нашёл голыш размером с голубиное яйцо. Взвесив камень на ладони, росомон прицелился и запустил окатышем прямо в лоб тому, кто сидел сзади. Убивать его Милав не собирался, только слегка оглушить. Камень не подвёл! Второй возница без стона завалился на бок и мешком упал позади телеги. Первый этого не заметил. Продолжая напевать что-то хриплым голосом, он лениво подгонял лошадей, намереваясь поскорее попасть под защиту стен и жаркого очага.

Милав скинул с плеч ношу и ужом скользнул к поверженному вознице. Подполз, обхватил его руками, замер, ожидая появления новых образов. Но прошла секунда, другая - кузнец не почувствовал ничего, кроме запаха рыбы, пропитавшего всю одежду возницы. Не понимая происходящего, росомон принялся тормошить бесчувственного мужчину, но добился лишь того, что услышал крик первого возницы, заметившего пропажу своего товарища. Милав поспешил вернуться в заросли.

– Ну, как?
– с надеждой спросил Кальконис.

– Да никак!
– недовольно пробурчал кузнец.
– Либо я утратил и этот свой дар, либо человек в бессознательном состоянии не передаёт образы.

– Странно, - удивился Кальконис, - раньше вы могли узнать информацию даже по одежде.

– То-то и оно...
– вздохнул Милав.

Вернулся первый возница. Он помог подняться своему товарищу, посадил его в телегу рядом с собой. Зло крикнул на лошадей, и повозка покатилась вперёд.

– Уехали...
– грустно сообщил сэр Лионель.