ЛИЗА (Прыщу). Тебя разве тоже вызвали?

ПРЫЩ. Нет, вызывать не вызывали. Сам пришел. Меня это дело до смерти интересует. Оправдают его или нет. Вот в чем дело. Если оправдают — дурак я, если не оправдают, значит, сыграл правильно.

ЛИЗА. Где сыграл?

ПРЫЩ. Да ничего… Это я так, мысли свои:

Иль ми-и-и-мо пролетит она-а-а.

ПЕТРОСЯН (Прыщу). Ты что, офонарел, что ли?

АНДРЕЙ. Да какого черта он пришел сюда?

ПРЫЩ. Ну ладно, ладно, тише! Уже начинают шум поднимать.

ЛЮТИКОВ (Беседе). Все читаешь? Что за книга? (Смотрит.) «Атмосферное давление». Вот, черт тебя дери! Ничего на тебя, дьявола, не действует.

БЕСЕДА. Нет, действует.

ЛЮТИКОВ. Что?

БЕСЕДА. Да вот «Атмосферное давление».

ЛЮТИКОВ. Тьфу!

БЕСЕДА. Еще действует, что от занятий отрывают. Вот, сидеть приходится.

ЛЮТИКОВ. Ну, знаешь, после этого я с тобой и разговаривать не хочу.

БЕСЕДА. Так я тебя только и прошу об этом. По крайней мере, мешать не будешь.

ТЕРЕХИН. И тебя вызвали?

МАНЯ. Да. Ну что?

ТЕРЕХИН. Сейчас решат. Давно не видел я тебя.

МАНЯ. Мне такого наговорили, что я с тобой и встречаться не хотела.

ТЕРЕХИН. Это кто же наговорил?

МАНЯ. Не все равно, кто…

ТЕРЕХИН. Теперь они все говорят. Раздули дело. Подговорили наших коммунистиков липовых и валят.

МАНЯ. Почему же это, Костя?

ТЕРЕХИН. Говорят, я ее заел. А на меня кто-нибудь взглянул? Кто-нибудь догадался подумать, как мне жилось? Заел… Да если б кто знал…

МАНЯ. Расскажи мне.

ТЕРЕХИН. Тебе, Маня, я всю правду выложу. Ты поймешь. Ты не такая, как те. Тянет меня к тебе. Плохо я жил с Верганской. Склочная баба она была.

МАНЯ. «Была». Странно как-то! Несколько дней назад я с нею разговаривала, а теперь…

ТЕРЕХИН. А у меня, знаешь, нервы… Я ведь в Особом отделе работал{230}. Фронты тоже нелегко даются. Ну, бывало, повздорим… Кто без этого живет? Поссорились — помирились. Однако нет. Она меня, как паутиной, оплела. По рукам и ногам связала. А я этого не переношу. Я коммунист. Я свободу люблю. Терпел, все сносил. Думаю, грубостью не возьмешь. Иногда спорил, правда, резко, но для ее же пользы. Мещанство ее вскрывал. Правду говорил. Ничего не вышло. Мещанкой и осталась. А раз так, у меня к ней любовь пропала. Она увидела, вот и… смерть эта. Для меня эта смерть как обухом по затылку.

МАНЯ. А все тебя в этой смерти винят.

ТЕРЕХИН. Конечно, меня. А почему именно меня? Почему не Федора, с которым она все время вертела, который теперь меня обвинить старается?

МАНЯ. Тебя ячейка исключила.

ТЕРЕХИН. Ячейка постановила, но это мы еще посмотрим. Еще кто кого выкинет! Там разве ячейка? Мальчишки — сопляки. Вот увидишь, восстановят. В случае чего я до Политбюро дойду. Маня…

МАНЯ. Что, Костя?

ТЕРЕХИН. Тяжело мне… Грустно. Никогда не говорил я этого слова. У стенки стоял — молчал, а вот сейчас… говорю… Все против меня, как с цепи сорвались. Рады. Чему? Что у нас с Нинкой не все как по книжке было… Да знают ли они, например, что за птица Федор? Я уже сколько времени знал, что Нинка с ним крутит… А я хоть слово сказал… Так вот, иногда думаю: где я? Наша ли это власть? Коммунисту жить не дают! Под одеяло заглядывают. Так ли с женой живешь, как полагается… Ты пойми меня, Маня, за то, что я один с мещанством на борьбу вышел, все мещане на меня ополчились! А я, как волк в облаву, попал. Один. А свора эта думает: «Ага, он нас разоблачает; он на нашу мерзость пальцем показывает; он нам опасен. Прикончим его, пока не поздно!» Эх, да будь проклято все! Не лучше ли туда… за Нинкой.