Наконец движение поезда начало потихоньку замедляться, и вагон заливается ярким, слегка неприятным для глаз, светом. Пит несется к окну, я следую его примеру.

Эм… у меня, уже в который раз, нет слов. Это что-то… Что-то яркое, очень яркое, даже слишком яркое, но потрясающее. Честно, столько красок я не видела даже в косметичке своей сестры! В любом другом месте они бы смотрелись глупо, безвкусно и даже вульгарно, но здесь… Все сочетается, все к месту: и чудаковато одетые люди, и необычайной формы дома, и мелькающие блестящие машины.

Как только неспешно прогуливающиеся люди замечают наш поезд, начинают истошно визжать, так громко, что даже стены поезда не становятся преградой, и возбужденно указывать на нас. В их глазах восхищение, вожделение и предвкушение.

Что ж, вот и сбылась мечта идиота. Я стала известна на весь, пусть и изрядно поредевший, мир.

– Ау! – я нечаянно прикусываю язык, пытаясь стиснуть зубы, когда Вения, девушка с волосами цвета перелитого фикуса и золотистыми татуировками по всему телу, с внешностью совсем не такой, какая должна быть у профессионального изверга, дергает за клейкую ленту, выдирая волосы на моей ноге. И вроде нога-то не моя, а Китнисс, но менее больно от этого не становится. Что за несправедливость? Вот когда я дома представляла, что попадаю в тело Китнисс, я была лишь сторонним наблюдателем в её теле и больно мне не было.

– Прочу прочения, но у чебя чличком много волоч. Но могу чебя обрадовачь. Эча почледняя. Гочова?

– Нет, – отвечаю я и киваю. Вения ненадолго впадает в ступор, но все-таки дергает и вырывает последнюю полоску волос.

Меня, кстати, эта процедура заинтересовала ещё при первом прочтении. Почему при таком уровне технологического развития, от волос они избавляются старым дед… бабушкиным методом?

Единственное, что порадовало из всех тех пыток, которым меня подвергли, это ванная с какими-то примесями, после неё спина и плечи наконец перестали ныть. А то я уже представляла, как подойду к Хеймитчу или Эффи попросить какую-нибудь мазь, рассказав историю о том, как я поскользнулась, упала, очнулась, результат – болят плечи.

– А ты моло-адец, – протягивает Флавий, поправляя единственный фиолетовый локон в своей рыжей шевелюре. – Вот ко-аго мы не любим, так это ны-ытиков. Оботрите-ка её ло-осьо-оном.

Я начинаю шипеть когда лосьон касается измученной кожи, а потом, когда он успокаивает зуд, чуть ли не мурлыкаю.

Меня поднимают на ноги и начинают кружить вокруг, удаляя случайно уцелевшие волоски, и то ли роль сыграло то, что тело не мое, то ли дело в этих людях, но у меня не появилось даже тени стеснения.

– Преле-естно-о! – выдыхает Флавий, любуясь результатом своих многочасовых трудов. – Тепе-ерь ты выглядишь почти-и челове-еком.

В последнее время меня просто заваливают комплиментами. Но за то, что я теперь могу безболезненно пожимать плечами, они могут “оскорблять” меня сколько их душенькам будет угодно!

– Спасибо, – мило улыбаюсь. – У нас, в Дистрикте-12, просто нет шанса выглядеть красиво.

– Да-да, конесно, бедняска! – Октавия сочувственно кивает головой

– Не пречивай, – утешает Вения. – Почле чого как чобой займечча Ц-чинна, ты будешь прочто неочразима!

– Мо-ожешь не со-омнева-аться! Мы только-о немно-ого постарали-ись, а ты уже ничего-о, не такая стра-ашненькая!

И на том спасибо.

– Пойдём свать С-цинну.

Они вылетают из помещения, и я присаживаюсь, приготавливаясь ждать, но напрасно, Цинна входит буквально через несколько секунд.

А вот этот человек мне нравится. У него тёплая, располагающая к себе внешность, вполне обычная, но со своей изюминкой – золотистой обводкой вокруг изумительных зелёных глаз. Нет, если в этом мире есть люди с таким потрясающим цветом глаз, с такой радужной аурой, значит, ещё не всё потеряно.

– Привет, Китнисс, – а какой голос. Интересно, у этого человека есть хоть что-то что может мне не понравиться? Ещё немножко и я влюблюсь. Хотя, нет, таких людей лучше не любить, ими лучше восхищаться.

– Здрасте.

– Посмотрим, – он обходит меня кругом, впитывая в свою память каждую черточку. – Не плохо. Думаю, что все получится. Можешь надеть халат и мы обсудим твой образ.

Накинув легкую ткань на плечи, я иду за Цинной в большую неуютную комнату. Сколько здесь была, ещё ни одного уютного помещения не заметила. Два рыжих кресла посреди голых стен. В некоторых тюрьмах и то картинка поярче. Ой, это сравнение с тюрьмой на нервы действует.

Я не спешу садиться, а подхожу к окну, растянувшемуся на одну из стен.

Так, внизу люди, хотя у некоторых такой вид, что их и людьми сложно назвать, неспешно прогуливаются, заразительно смеются, целеустремленно, разрывая толпу, спешат куда-то, улыбаются, балуются, разговаривают, молчат, но самое главное – живут, живут своей жизнью.

По щеке прокатилась непрошенная, совершенно лишняя здесь, слеза. Я попыталась как можно незаметнее избавиться от неё, и даже улыбнулась, поворачиваясь к стилисту, однако он все же спросил.