Шрифт:
– Это он о тебе! – оглянувшись сказал Пчельник.
– Догадываюсь! – мрачно буркнула я.
– Цену хорошую дает… – хозяин испытующе смотрел на меня.
– И что же Вы решили? – я смело глянула в его лукавые глаза.
– Я не решил ешшо. Однако, подумаю. Это все от тебя зависит. Что ты можешь предложить?
– В каком смысле? – я чуть попятилась, под ложечкой засосало.
– В информационном, голубушка, в информационном! Окромя этого у тебя и нет ничего!
От сердца немного отлегло, и я начала лихорадочно соображать, что такого я знаю. Трудно было угадать, что же нужно этому странному существу. Кулинарную книгу он отверг, покачав головой, медицина его не интересовала в принципе, равно как и биология и скудные мои знания по физике и химии. Перебрав все, что знала, я замолкла, тоскливо уставившись на Пчельника. В этой голой комнате, с торчавшим посредине привидением Танарета, я чувствовала себя крайне неуютно, мысли путались, блукая в тумане отчаянья.
Помолчали. Пчельник смотрел на меня в ожидании, потом он вздохнул и помахал руками в воздухе. Голограмма дрогнула и пропала. Вместо нее открылось туманное окно, на нем, как на экране телевизора появилось расплывчатое изображение кактусовой рощи. Марево исчезало и картинка становилась все явственней. Я увидела четыре темные фигуры, стоящие на пригорке у самых стволов. Это были мои друзья, одетые в черные комбинезоны и Старуха, поднявшаяся на две лапы.
– Готовы к отправке. Нешто выпить с тобой на прощанье? Наверное, не свидимся более.
Я безмолвно глядела на неумолимого Пчельника, понимая, что наша песенка спета. Едва мы пересечем кактусовые заросли, как попадем в распоряжение Магов-Наместников, которые, наверняка приготовили нам пышные похороны. Вздыхая и бормоча себе под нос, Пчельник прошел вглубь комнаты, белая стена на противоположном конце зала отъехала в сторону.
– Сюда проходи, – сказал он, обернувшись.
Я покорно подошла к нему.
На меня навалилась какая-то апатия и равнодушие ко всему этому цирку.
Мне казалось, что все это происходит с кем-то другим.
Следуя за мрачным хозяином, я вошла в небольшую комнату, стены и пол которой покрывала сложная мозаика из золотистых плиток. Посредине комнаты стоял круглый стол, в глубине виднелись тяжелые золотые занавеси.
Пчельник скрылся за ними. Послышалась возня, скрип открывающихся дверок, звон стекла и бульканье жидкости. Я стояла, оперевшись о стол, присесть было решительно некуда. Наконец Пчельник вернулся, катя перед собой два кресла, до боли напоминавшие офисные. Потом он снова исчез за портьерами и появился с уже знакомым подносом и рюмками.
Я села в глубокое кресло, печально глядя на все эти приготовления. Пчельник разливал по стопкам. Красивым таким, они напоминали хрусталь очень приятного янтарного цвета. «Эх! – подумала я, – если уж суждено помирать, так с музыкой! Может, я последний раз могу выпить по собственной воле!» Я подняла стопку:
– Ну, прощай, друг Пчельник! – я опрокинула в рот обжигающую жидкость.
Хозяин пристально глядел на меня, зажав стопку в руке.
– Друг… Знаемо слово… А что это «друг», как это почуять?
Я непонимающе уставилась на него.
– У меня не было и нет ни одного друга! Я не разумею, кто друг, а кто – нет, – глаза Пчельника расширились. – ЦЕНА! – громко возвестил он. – Что такое дружба? Растолкуй мне, сирому, и я подсоблю вам! – он залпом осушил стопку.
Я проглотила тугой комок.
Мы проговорили очень долго. Я рассказала ему всю свою жизнь, он внимательно слушал и подливал. Иногда он задавал вопросы, и выслушивал ответы, кивая кудлатой головой. Наконец все было выпито и сказано.
Я начала беспокойно крутить головой в поисках если не часов, то хотя бы окна, чтобы понять сколько же сейчас времени, мои друзья ждали возле границы, мучаясь в неизвестности. Проследив мой взгляд, Пчельник улыбнулся себе в усы:
– Томишься о своих? Ладно, подвину их.
Оставаясь внешне неподвижным, он сделал что-то, отчего слегка закружилась голова.
– Все, здеся они сызнова. У воды таперя посидят, пока Старуха им на стол соберет.
Он оперся локтями на стол, положив на руки бородатую голову.
– Дружба – сие теплая ответственность есть! – сказал он, задумчиво глядя на опустевший штоф.
– Кронатокаль, – он с трудом произнес это имя, – вот о ком душа моя скорбит. Я чую тепло страдающее, и ответственность преступленную, но не помню, не помню – он обхватил голову обоими руками и закачался из стороны в сторону. – Не помню, что сотворил я, когда сотворил!?
Пчельник уронил голову на стол, сцепив пальцы в русых волосах. Вдруг он заговорил, голос глухо доносился из-под рук, укрывающих голову.