Знались мы с ним давно, лет уже около двадцати, когда Александр Алексеевич не весьма еще преуспевал, будучи на побегушках у какого-то тогдашнего адвокатского светилы. Знакомство же мое с ним вышло совершенно случайным — на своей Ниве Ведецкий в сложной ситуации стукнул мою машину, — я тогда «бомбил» и сунулся в толчею у обочины за потенциальным клиентом. Он отъезжал от бордюра, поэтому был виноват и не спорил с этим. Страховки не было ни у одного из нас (молодежи: ОСАГО тогда еще не ввели, представляете?!), и вызывать ГАИ смысла не было ни для одной из сторон. Я тоскливо смотрел то на свое погнутое крыло, то на его Ниву с проржавевшими порогами, — было ясно, что получить от виновника справедливую компенсацию на месте было делом в высшей степени маловероятным. Мой «подельник» стоял рядом и молчал, видимо, ожидая, что скажет пострадавшая сторона. «Двести долларов», — наконец, решился я, на предмет возможной торговли увеличив максимальный ущерб раза в полтора. «Могу предложить четыреста восемьдесят пять рублей», — сказал в ответ он, изучив содержимое своего кошелька. Я матюкнулся, отрицательно покачал головой и начал звонить в ГАИ. Тогда «подельник» сделал мне контрпредложение: вызов ГАИшников ему «как серпом», потому что техосмотр просрочен, а разницу между спросом и предложением он предлагает компенсировать бесплатным оказанием адвокатских услуг, как только у меня в таковых возникнет надобность. И протянул мне визитку, на которой значилось: Ведецкий А.А., Московская городская коллегия адвокатов, адвокат. Я удивился про себя: воистину, коли повезет, так и у себя под подушкой чужой лопатник найдешь! Дело в том, что в тот момент я, наверное, первый раз в своей жизни очень нуждался в адвокате. В связи с тогдашним кризисом в делах я с полгода назад продал одному случайному «перцу» служебную Волгу, оформленную на меня, как на физлицо. Продал, как тогда водилось, «по генеральной доверенности», то есть без снятия с учета и переоформления прав владения. А неделю назад я получаю повестку в суд по иску о причинении ущерба в результате ДТП, где ответчиком на немалую сумму почти в полторы тысячи долларов значусь я. Я позвонил по приложенному телефону истцу и выяснил, что месяц назад на в него въехали неустановленные личности на бывшей моей Волге. Отрикошетировав от Москвича пострадавшего, Волга отлетела под КамАз, и под ним померла, превратившись в груду металлолома. Водитель и пассажир, по чуду оставшись целы и почти невредимы, машину бросили и с места ДТП скрылись. Поскольку кто был за рулем, установить возможным не представлялось, владелец Москвича сделал мне «предъяву», как владельцу Волги. Я аж присел — полтора косаря гринов для меня тогда были неподъемные деньги. С трудом я дозвонился тому «перцу». Он, будучи в полуумат, сначала долго не мог понять, кто я и чего от него хочу, а потом с перебоями и зависаниями поведал, что месяца через два после нашей с ним сделки он стукнул на Волге каких-то «пацанов», те на него наехали, наваляли люлей, а Волгу отобрали. С тех пор «перец» с горя бухал, с Волгой, по сути, распрощался и вообще забыл об обстоятельствах, с нею связанных. Люди знающие подсказали мне, что не явиться в суд означало дело точно проиграть, и тогда жди судебных исполнителей. Но уж если идти, то с адвокатом. Так А.А.Ведецкий стал моим стряпчим. Дело он выиграл, взяв в нотариальной конторе копию выданной мной генеральной доверенности и на ее основании «переведя стрелки» на «перца», которого суд и признал надлежащим ответчиком по делу. И сэкономил мне полтора «килобакса». Лично я сразу смекнул, что в своем деле этот человек пойдет быстро и далеко. С тех пор мы не то чтобы дружили, но поддерживали очень хорошие отношения. Я время от времени я прибегал то к консультациям, то к более весомой помощи Ведецкого, которую он всегда оказывал «по первому свистку», хотя уже не бесплатно, разумеется. И с каждым разом я отмечал, что часовая ставка Александра Алексеевича вновь выросла. С годами в компании настоятельной стала потребность в постоянном адвокате, но Ведецкий стал уже настолько крут, что нанимать его на постоянное юридическое обслуживание было непозволительной роскошью. Поэтому для дел повседневных мы держали «мальчика» Юру с юридическим образованием (сразу получившего прозвище «Де-Юра»), прибегая к помощи Ведецкого только в серьезных случаях. Сейчас случай был не просто серьезный, а — крайний. Об одном я молил удачу: чтобы в эту жаркую ленивую пору адвокат не оказался в отпуске.

Но в этот макро-невезучий день микро-удача явно была на моей стороне: Александр Алексеевич был в Москве. Все серьезно выслушал, потом, как всегда, сначала спросив: «Это все?», ответил:

— Ну, что тут можно сказать, Арсений Андреевич? Собственно, пока ничего сказать нельзя, критическая, так сказать, масса данных отсутствует. Надо встречаться с Борисом Самойловичем, со следователем, выяснять обстоятельства дела и тогда выстраивать линию защиты. Смогу ли я завтра выступить адвокатом Бориса Самойловича? Ну, что называется, только для вас, Арсений Андреевич. Нет, не подумайте, что я надуваю щеки, просто у меня завтра весь день довольно плотно расписан, но к счастью, нет судов, которые перенести было бы невозможно. Я уже прикинул, что смогу перекроить свое расписание, и в девять — девять тридцать быть там, где нужно. Да, здесь возникает вопрос, куда ехать? Следователь еще не звонил? На самом деле это очень хорошо, на мой взгляд, это косвенное свидетельство того, что им до сих пор не удалось «расколоть» человека. Как это «расколоть»? Да очень просто: в течение 24-х часов после задержания человека должны допросить. Но допрос должен производиться в присутствии защитника, которого у Бориса Самойловича пока физически нет. Тогда следователь может позвать дежурного государственного защитника (которому, не надо объяснять, интересы задержанного глубоко пофигу, потому что получает он за такую свою работу аж четыреста рублей в день минус подоходный). Но — формально — адвокат налицо и, значит, можно допрашивать. По сути — типичное беззаконие, но на бумаге все соблюдено. А от показаний, данных в присутствии адвоката, очень трудно отказаться, практически невозможно. Так что тут наш Борис Самойлович должен сказать, что этому адвокату он не доверяет, и что давать показания будет только в присутствии «своего» адвоката. На вопрос следователя: «Так и где?» Борис Самойлович отвечает: «Так вы ж еще не позвонили моим родственникам и не сообщили, что я задержан. Как в анекдоте: «Почэкайтэ, хлопцы, зараз усэ будэ!»[i] И если бы наши, как я их называю, левоохранители, провернули бы с Борисом Самойловичем такую штуку, то, я думаю, они бы давно бы уже позвонили. Но я надеюсь, что Борис Самойлович понимает, что друзья с воли его не бросят, и следакам на такую «мулю» его не словить. А, может, и не стали они трюк с подставным адвокатом раскручивать. И хоть они со звонком, как правило, тянут, потому что это тоже своего рода психологическое воздействие на задержанного, но до конца дня позвонит следак обязательно, не позвонить — серьезный «косяк». С передачей информации, говорите, у вас все налажено? Ну, и отлично! Как его дочь вам отзвонит, сразу звоните мне. Нет, Арсений Андреевич, ну как я могу вам в таком деле отказать? Во-первых, вы же мой первый клиент, а такое, как первая любовь, не забывается, ха-ха! А во-вторых, вы просто уже не успели бы найти никого другого, а оставить человека без защиты в таких обстоятельствах никак нельзя. Первая ночь в камере для задержанного — это шок, и если утро не встретит его солнечным лучом в лице своего, надежного адвоката, человек, если до сих пор и держался, может сломаться. Тогда ему уже трудно будет отказаться от услуг навязываемого защитника, он расстроится, и на первом допросе левоохранители получат в его лице податливый кусок теста. Не будем же мы делать им таких подарков, верно? Он знает меня в лицо? Ну, да мы несколько раз встречались у вас в конторе. Так что передайте его дочери, чтобы сказала следователю, что адвокат будет, пусть смело называет мою фамилию. Да, будем надеяться, что Борис Самойлович не посыплется раньше времени. Хотя вот что я думаю: люди как он, в возрасте, помнящие Сталина, читавшие Шаламова и Солженицына, думаю, прекрасно понимают истинный смысл слов: «Молчанье — золото». Да и физиономистически, насколько я помню, он, что называется, «мощный старик». Так что на этот счет я почему-то особо не беспокоюсь. Что я буду ему советовать? Ну, это по обстоятельствам. Но, разумеется, ни о каком коммерческом подкупе или, не дай бог, о взятке и речи быть не может. Думаю, что Борис Самойлович вез деньги, чтобы дать их кому-то взаймы, или, наоборот, отдать долг. Поскольку он почему-то начал их вручать незнакомому человеку, могу предположить, что деньги эти были не его, а… Да, например, ваши. И вы, поскольку вы уехали в субботу отдыхать, попросили Бориса Самойловича завезти в понедельник утром эти деньги на Министерство. Там его должен был найти ваш знакомый, с которым вы договорились, что сделаете ему одолжение, сказать, что он от вас, и получить у Питкеса деньги. В лицо Питкес вашего знакомого не знает, и когда к ему подошел человек с разговором о деньгах, с чистой совестью вручил ему «котлету». Все, состав преступления, так сказать, отсутствует. Примерно так. Белыми нитками шито? А это пусть они доказывают. В соревновательном процессе они лохи, со времен «троек» привыкли строить обвинение на признании задержанным своей вины. Помните: Regina Probationum — царица доказательств? Так что, посоревнуемся. Одно дело, если у них есть, к примеру, записи разговоров этой Вероники с Питкесом, причем записи высокого качества, где все можно разобрать и идентифицировать собеседников. Если же нет — дело совсем другое. Причем то, что никого от заказчика сегодня, как вы выразились, «не тягали», на мой взгляд, говорит о том, что записей таких нет. В общем, завтра посмотрим. Да, девушку Веронику проинструктируйте, что если ей будут звонить или вызывать, пусть сразу вас информирует. А по поводу наезда на вашу контору — я так понял, что подключен ваш товарищ из полицейских сред? Ну, вот и хорошо, может статься, что там все урегулируется на уровне «междусобойчика», и моя помощь не понадобится. В любом случае, нужно дождаться повестки, и тогда будем думать. О деньгах — конечно, договоримся, я на этот счет совершенно не беспокоюсь, давайте сначала дело сделаем. Ну, все, Арсений Андреевич, я постоянно на связи, жду вашего звонка. До свидания.

Я даже перекрестился — перефразируя название известной китайской картины-агитки, изображающей преемника Мао-Цзе-Дуна Хуа-Го-Фэна у постели умирающего гуру китайской революции, можно сказать, что когда дело было в руках Александра Алексеевича Ведецкого, я был спокоен. Я тут же перезвонил Джое с информацией об адвокате, и наши с ней звонки практически столкнулись в эфире. Без нюней и соплей Джоя обстоятельно доложила мне информацию: звонил следователь, представился Николаем Геннадьевичем Ставрасовым, майором Управления экономической безопасности и противодействия коррупции ЦАО Москвы. Сказал, что, мол, ваш отец задержан по подозрению в совершении преступлений по статье 204, часть 2, содержится в ИВС (изоляторе временного содержания) по адресу: Средняя Калитниковская, 31. Спросил про адвоката, сказал, что тому лучше подъехать пораньше, часам к восьми, чтобы уложиться с началом допроса в процессуальные нормы. Что если адвоката не будет до 10–00, задержанному будут предоставлять государственного защитника. Сказала, что говорил следователь монотонно и безэмоционально, явно был усталый, хотел побыстрее закончить разговор. Оставил номер своего мобильного, просил позвонить, если появится ясность по адвокату. Голос Джои дрогнул только в самом конце. «Я посмотрела, что такое 204-я статья, — сказала девушка. — Арсений Андреевич, вы ведь не оставите папу без поддержки?» У меня комок подступил к горлу, я в самых превосходных тонах разрисовал Джое адвоката, который с завтрашнего утра будет защищать ее отца, и когда мы прощались, она уже успокоилась. Разумеется, всю информацию я сразу же передал Ведецкому. Когда мы прощались, я уже подъезжал к дому, и девушке Веронике звонил, уже паркуясь. Я представился, после чего (от греха подальше) попросил перезвонить мне с какого-нибудь другого номера. Вероника дисциплинированно набрала мне, видимо, с домашнего, но когда я начал излагать суть дела, сделала «большие глаза». Я даже не очень удивился: госпожа Нарцыняк предупредить своею подчиненную о моем звонке, разумеется, забыла. Мои заверения в том, что ее начальница в курсе всего, не произвели на Веронику должного впечатления. Пришлось приводить девушку в чувство парой резких фраз, после чего инструктаж пошел как по маслу. Закончив, я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и длинно удовлетворено выдохнул, как человек, имеющий полное право на «чувство выполненного долга».

На улице, оказывается, был уже вечер, и даже немного посвежело. Маринин Ниссан Кашкай уже стоял на своем месте, но раскаленный еще капот указывал, что вернулась жена домой буквально вот-вот. Я пешком поднялся на свой четвертый этаж, на ходу борясь с вставшими враскоряку в кармане ключами, но они не понадобились, — Марина, как это часто было, когда она возвращалась домой совсем уже в запарке, дверь за собой не заперла. Входя, я уже хотел привычно понудеть ей о недопустимости в наше неспокойное время подобных проявлений гостеприимства, но с порога меня встретил шум льющейся воды — Марина была в ванной. Чтобы не испугать жену, я приоткрыл дверь и легонько постучал в матовое стекло. Пластиковая шторка на ванной приоткрылась, и в образовавшуюся щелку, как зверек из норки, выглянула распаренная Маринина физиономия с намыленной головой. Я приветственно помахал банщице рукой.

— Привет, приве-е-ет! — овечкой проблеяла в ответ жена, щуря глаза из-под облачка пены на бровях. — Я прибежала все в мыле, как лошадь, думала, успею до тебя. Перетаскай, пожалуйста, пакеты на кухню, я скоро.

И, состроив потешную мордочку, зверек снова скрылся в своей полной пара норке. Непрозрачность тяжеленных магазинных пакетов не могла скрыть обилия вкусностей в них, и толком некормленный со вчерашнего обеда желудок бурно взбурлил соком. Оно и к лучшему, помогло хоть немного отвлечься от событий сегодняшнего дня, грохотавших, как огромные чугунные вагонетки, в моей голове. В ожидании кормежки я примостился в кресле, погрузившись в анализ этого своеобразного соревнования раздражителей, идущих из головы и желудка, каждый из которых стремился взять надо мною верх. Из ванной в пушистом белом халат, в таком же белом полотенечном тюрбане на голове, вся удивительно похожая на плюшевую игрушку, выскочила Марина, но неожиданно сошла с траектории, ведущей прямиком на кухню и, пробегая мимо меня, протянула руку и взъерошила волосы мне на голове. Я встрепенулся, вынырнул из себя, попытался поймать шалунью за подол халата. Марина, взвизгнув, увернулась, притормозила на середине комнаты и, исполнив нижней частью спины что-то из репертуара Mouline Rouge, скрылась на кухне, сдув с ладони в мою сторону воздушный поцелуй. Из-за двери сразу же раздался сковородочно-кастрюлечный лязг, захлопали дверцы кухонного гарнитура, зашумела, как авиатурбина, вытяжка над плитой. Вскоре с оттуда потянулись умопомрачительные запахи жарёжки-варёжки, а вслед за ароматами в приоткрытую дверь появилась Маринина физиономия и, хитро поводив вправо-влево глазами, сказала: «А повода, случайно, никакого нет? Я бы, честно говоря, выпила бы чевоньть без отвращения!» Я не стал распространяться о количестве поводов для выпить, имеющихся у меня, и просто кивнул. И пока я, наморщив лоб, теребил себе нижнюю губу, задумчиво рассматривая сквозь затемненную дверцу винного шкафа свою невеликую виную коллекцию, Марина с кухни позвала: «Дзынь, дзынь, дзынь, третий звонок! У кого билеты, займите свои места!» Я с сожалением оторвался от процесса любования бутылочными горлышками, затянутыми, как спортсмены в трико, в черную, красную и бордовую фольгу и, вытянув из прохладной темноты первую попавшуюся (это, кстати, оказался пощаженный мною вчера Шамбертен, — знать, пришла-таки его пора!), поспешил на зов.

В центре стола царила огромная миска с овощным салатом (помидоры — бакинские, огурчики- из Краснодара, нарезанный тонкими кольцами лук — настоящий ялтинский, а не поливавшаяся в процессе роста чернилами подделка красно-фиолетового цвета, сдобрившее все это светофорное многоцветие ароматное оливковое масло родом, разумеется, с Крита, не какая-то дешевая испанская подделка!), рядом на большом блюде переливались десятками оттенков желтого куски разломленной руками свежайшей тандырной лепешки. Еще шкворчащие, только со сковородки, ломти говядины уже исходили чуть кровянистым соком в тарелках, звонко и по-металлически поблескивали приборы вокруг них; тоже звонко, но совсем по-другому искрилось стекло огромных, граммов на семьсот, пузатых бокалов на высокой тонкой ножке. Две бутылки настоящего Боржоми (контрабанда!) пускали струйки мелких газовых пузырьков со своей стороны темно-зеленого стекла. Марина, уже без тюрбана, с рассыпанными по белым махровым плечам антрацитовыми спиралями еще не высохших волос, сложив руки на груди, с торжествующей улыбкой смотрела на меня сквозь густой флер семейного уюта, витавшего над этим великолепием. На этом полотне с названием «Простое счастье» не хватало двух вещей — красного вина и хозяина дома. Я не стал тянуть ни с тем, ни с другим, быстро откупорил бутылку, радуясь тому, что на декантирование этого нежного порождения Пино-Нуара не нужно терять время, и разлил по бокалам светло-бордовую с алым оттенком жидкость. «За тебя!» — подняла Марина тост. Я перегнулся через стол, поцеловал ее в губы, ответил: «Люблю тебя! За нас!»

Все было просто великолепным — вино, мясо, хлеб, овощи. Минут пять я просто наслаждался едой, и даже все тревоги сегодняшнего дня отступили куда-то далеко на задний план. Но вслед за первым насыщением все неизбежно возвращается назад, и сделать с этим ничего нельзя. Наверное, это возвращение из безмятежности каким-то образом отразилось на моем лице, и Марина заметила это.

— Чего тебя с утра сегодня обыскались-то? — спросила она, пригубливая вино. — Мне показалось, что у вашей Фенечки голос был какой-то слишком уж возбужденный.

Рассказывать жене все не было ни необходимости, ни целесообразности, она всегда из-за моих проблем очень переживала. Поэтому про «маски-шоу» в офисе я решил просто умолчать, а историю с арестом Питкеса несколько трансформировать. У вполне способной к анализу Марины запросто мог родиться вопрос, чего это я был на отдыхе такой недоступный. Поэтому о том, что «занос» денег на Министерство родился спонтанно, я умолчал, а арест Питкеса представил так, что подвел опоздавший на работу Павлик, и в капкан угодил Самойлыч.