«Ну, ты смотри, «я сказал»! — фыркнул я про себя. — Прямо Глеб Жеглов и Володя Шарапов, по-Любэ!» Я хорохорился, но где-то в районе солнечного сплетения нехорошо засосало. Все-таки угроза — штука столь же неприятная, сколь и эффективная; многие люди, спокойно выдерживающие любую степень накала интеллигентной беседы, пасуют при первом банальном наезде формата: «Ща я те!..» Но, к счастью, я и раньше на такое не сильно велся, а многолетняя школа Вити Бранка сделала меня подготовленным к подобным «бычьим» приемам еще лучше.

— Сдается, товарищ майор, вы мне угрожаете? — с весьма правдоподобной усмешкой ответил я. — Не боитесь, что наш разговор записывается?

На том конце воцарилось молчание. Возобновил разговор майор уже в совершенно другом тоне.

— Во-первых, Арсений Андреевич, вам никто не угрожает, — размеренно и с воодушевлением, как диктор центрального телевидения о погоде, начал он. — Я просто исполняю свои служебные обязанности, в которые входит проведение с вами личной беседы, от которой вы по неизвестной мне пока причине уклоняетесь. А во-вторых, если бы наш разговор записывался, то уж, наверное, вы бы не сетовали, что чего-то не запомнили. Что ж, вызову вас повесткой, ждите. Ксерокопию ордера оставить не могу, не положено. Но все данные вашей милой секретарше списать дам. Спасибо за чай. Надеюсь, скоро увидимся.

«Умный, гад! — подвел я черту под разговором, отключившись. — Будешь порог перешагивать, выше ногу задирай, штаниной не зацепись!» И позвонил Бранку.

— В общем, я ему нахамил, — констатировал я, вкратце рассказав, откуда были «маски-шоу» и сообщив данные на их худрука. — Зря?

Витя от души расхохотался.

— Да разве ж это хамство? Вот если бы ты ему сказал, что не приедешь на разговор потому, что у тебя с его женой условлено, и она просит ему передать, чтобы сегодня домой не торопился, то это было бы «нахамил». А так — нормально все, молодец, пять. Начинаем работать. Скажи своим, чтобы скинули мне все данные по ордеру, окей?

— Да, конечно, — ответил я. — Слушай, Вить, я не спросил его про Самойлыча.

— Не они это, — категорически отрезал Бранк. — Он бы обязательно этого леща тебе кинул, чтобы на разговор заманить. Раз не стал, значит, этого леща у него в садке нет. Другие деда твоего взяли. Похоже, совпадение.

И отключился. Я посмотрел на часы, прибавил газу, и в ароматный вестибюль кафе «Онегинъ» я вошел за одну минуту до назначенного срока.

Лидия Терентьевна Нарцыняк уже сидела за одним из столиков некурящей половины зала, нервно посматривая на часы. Одета она была по последней парижской моде для немолодых и полных и выглядела, надо отдать ей должное, великолепно. Заметив меня, она призывно подняла вверх руку, и я поспешил к ее столику.

— А-арсений Андреевич, — как обычно, на свой несколько странный манер, без собственно приветственного слова поздоровалась она со мной.

В дополнение мне была протянута рука, повернутая в вертикальной плоскости примерно на 45 градусов, так, что поймешь, то ли для рукопожатия она протянута, то ли для поцелуя, то ли чтобы лучше был виден на среднем пальце бриллиант размером никак не меньше трех каратов, — раньше у нее я такого не замечал.

— Здравствуйте, Лидия Терентьевна, — сухо поздоровался я, проигнорировав ладошку с бриллиантом. — Рад видеть вас в добром здравии и еще на свободе.

Три года назад, когда мня знакомили с Лидией Терентьевной, это была во всех отношениях серая мышь- серая кофточка, чуть другого тона серого юбка, серый плащик, сероватая нездоровость на лице. Недавно похоронив мужа, она с помощью Князина только что перебралась с Дальнего Востока в Москву и заступила на ту самую должность в Министерстве. Надо отдать ей должное, всю жизнь работая вольнонаемным специалистом в армейских структурах, процесс она организовала быстро и грамотно. Ее непосредственный шеф в ранге начальника одного из департаментов Министерства поручал ей провести какой-нибудь ремонт в огромном министерском здании, мы выигрывали конкурс и делали работу, как положено, «откатывая» заказчику заранее оговоренный процент за то, что выбрал нас, а не любого из наших многочисленных конкурентов. Заказчиком этим был ее шеф (в юности он неплохо играл на баяне, да и сейчас, говорят, на пьянках иногда, развлекая сослуживцев, растягивал меха, отчего получил у нас за это конспиративную кличку «Гармонист»), подписывающий контракты и «процентовки» — акты выполненных работ, по которым нам перечислялись деньги. Он же назначал «откатный» процент, но озвучивала этот процент мне и принимала «откаченную» наличку госпожа Нарцыняк. Безусловно, по законам жанра начальник должен был с главной своей подельницей делиться, и очень скоро в Лидии Терентьевне начали быть заметными перемены к лучшем. Сначала взамен старому серенькому она сменила гардероб, отдавая предпочтение вещам от Fendi и Dior, а кожгалантереи — от Lоuis Vuitton и Bottega Veneta. Потом появились новая голливудская улыбка (похвалилась, что делала зубы в Вене, потратила «кучу денег») и, наконец, часы Rolex Oyster Lady из белого золота, каталожная цена 27 тысяч евро. Все это, конечно, появлялось постепенно, и мне было крайне интересно наблюдать за тем, как вслед за улучшениями во внешнем виде госпожи Нарцыняк происходили изменения в ее манере поведения. Все чаще в ее лексиконе начали появляться выражения типа «вы должны» и «это не обсуждается» применительно к все возрастающему проценту «отката», а в ответ на мои сетования по поводу растущих аппетитов она только пожимала плечами, показывала взглядом куда-то наверх и рассуждала о том, что последний контракт был выполнен нами далеко не точно в срок, в то время как наши коллеги (на огромном здании Министерства были далеко не единственными подрядчиками), работают, как швейцарские часы. Потом она устроила мне первый скандал, заставив сменить руководителя работ на объекте (прежний не выдержал ее визгливых придирок и разносов, которые она показательно устраивала при еженедельных обходах Гармонистом здания, и высказал ей что-то столь же справедливое, сколь и нелицеприятное). Потом, когда выигрыш нами одного из конкурсов повис на волоске из-за вмешательства конкурентов, которых Лидия Терентьевна не смогла «отсеять», и которые явно собирались торговаться «вниз» до упора, она совершенно в приказном тоне посоветовала мне «договориться» с ними. В ответ на мои слова, что это называется «коммерческий подкуп», статья 204 УК РФ, она ледяным тоном заявила, что в Москве в предложениях строительных компаний наблюдается избыток, и что ей в принципе неважно, с кем работать. Она совершенно забыла, что ее реноме в Министерстве создали именно мы, когда в самом начале пути очень недорого, быстро и качественно выполнили «затравочный» контракт, очень важный для заказчика, за что Гармонист получил личную благодарность Министра, а мы — ощутимый убыток. После этого репутация Л.Т.Нарцыняк и «ее» строителей больше не обсуждалась, и на нее (ну, и на нас) заказы посыпались. Но в деньгах мы отнюдь не купались, «откатывая» львиную долю прибыли и балансируя на грани рентабельности. Покупка, напрмер, часов за без малого тридцать тонн евро была для меня вещью немыслимой (и, слава Богу, ненужной), а вот благосостояние наших заказчиков (и г-жи Нарцыняк в том числе) росло прямо пропорционально нашим усилиям. И если с самого начала я относился к Лидии Терентьевне в высшей степени доброжелательно и даже тепло (ведь некоторым образом делали общее дело), то теперь я ее тихо ненавидел. А когда она без объяснения причин «слила» в высшей степени нужный нам контракт нашим конкурентам (позже выяснилось, что в этой компании работала ее сноха), больше про себя ее иначе, как «эта сука» я ее не называл. И рад бы был я послать их всех, кровососущих и бриллиантоносных, но на дворе был кризис, другой работы просто не было. Приходилось терпеть. Но потом работа на Министерстве закончилась, мы перестали контактировать, и в плане, как говаривал Великий комбинатор, «веры в человечество» я стал чувствовать себя гораздо лучше. И тут вдруг ее звонок, что есть заказ (около ста миллионов, поди плохо!), и нет надежной организации, которая все сделает и условия выполнит (то есть, не «накосячит» и «откатит»). Условия она со своим шефом оговорила «для наших партнеров» (вот сволочь!) необидные (двадцать процентов — это у них называется «необидные»), и что «по старой доброй памяти» (да задолбись она на конус такая «добрая память»!) она просит помочь. Подмывало «по старой памяти» послать, но рациональность требовала соглашаться. И вот — на тебе! Черт, надо было посылать.

Госпожа Нарцыняк обиженно отдернула руку, выгнула серпиком вниз рот (уж не татуаж ли она себе по контуру губ сделала, дура старая?) и, презрительно приподняв бровь, произнесла:

— Да как вы смеете со мной так разговаривать, господин… э-э… Костренёв? Я уже говорила, что мы от вас такого просто не ожидали! Так вляпаться, такой непрофессионализм! А если это теперь аукнется другим, так сказать, людям? Вы представляете, что будет? Наш уважаемый… э-э, ну, вы понимаете, кто? Так вот, он велел вам передать, что вы должны ситуацию срочно разрулить и, разумеется, за свой счет. И мы к этому не хотим иметь никакого отно…

Темнота внезапно застила мой взгляд, и я с трудом удержался, чтобы не швырнуть ей в лицо знаменитое пирожное-корзиночку, которым так славилась Онегинская кулинария, и которые в количестве трех штук лежали перед Лидией Терентьевной на блюдечке. Но на дипломатический тон меня уже точно не хватало.

— Вы не хотите иметь к этому никакого отношения? — прервал я очень злым шепотом ее гневный монолог. — Слышь, ты, свинка морская в плюмаже! Да если Питкеса, не дай Бог, «пригласят на посадку», он сдаст следаку всех вас троих — тебя, болонка ты фарфоровая, и Гармониста твоего заодно с баяном. Это ты должна была обеспечить, чтобы все было гладко, и заусенцы пошли в зоне твоей ответственности. А мы четко выполняли твои и Гармониста прямые указания. И всю историю отношений он сольет. С указанием номеров контрактов, сумм «отстега», процентов «обнала», дат «заноса» и всего-всего. Ему-то что, все равно присаживаться, а за содействие поблажка выйти может. А на фоне компании по борьбе с коррупцией из вас показательный процесс, глядишь, забабахать захочут. А Питкеса, как главного свидетеля обвинения, вообще выпустят по программе защиты свидетелей, как в Америке. Что? Вы будете все отрицать, а доказательств нету? А как часики за тридцатник «йоро» при зарплате полтинник рублями объяснять будем? Колечко вот это? Зубки? Пояснения давать придется, а там прессанут тебя не по конвенции прав человека, и посыплешься ты, как песочек в унитаз при мочекаменной болезни. И шефа своего туда же сольешь. А вот он скажет, что ничего не знал, он на баяне играл, и все стрелки на тебя переведет. А тут и Питкес подтвердит, что дела он имел только с тобой, и деньги отдавал тебе лично. На объекте он, как главный инженер, бывал, в кабинет к тебе ходил, все кивнут. И сидеть бы тебе, мамуля золотая, в одной с Питкесом камере, интеллектуально расти, так сказать, над собой, жаль только места заключения у нас для мужиков и баб раздельные. А на зоне ты, хоть и в возрасте, да чистая да ухоженная, будешь у сексуально-агрессивных соседок по бараку с аномальным содержанием андрогенов в крови пользоваться повышенным спросом. Вот такой у меня для вас, гражданка Нарцыняк, любовный гороскоп. Нравиццо?