— Ага, и что там дальше с этими металлами? — пошевелил я вопросом Иву, после моей информации так и застывшую с выражением обиженного недоумения на лице.

— Да, да, — откликнулась она, явно не без труда возвращаясь в разговор. — Дальше я не очень хорошо запомнила. Он что-то говорил про температуру горения бензина и бумаги (в салоне были три канистры бензина и большое количество мусульманской литературы — несгоревшие листы разнесло ветром), а также температуру плавления серебра, объяснял, что что-то тут не совпадает. Говорил, чтобы труп сгорел вот так, что еле-еле наскребли материал для анализа ДНК, должно было гореть или очень долго (а бензин и бумага сгорают быстро), или очень горячо. Упоминал слова «напалм» и этот… как его… забыла… что-то про муравьев…

— Термит, — задумчиво вставил я.

— Точно! — воскликнула Ива. — Термит. Господи, а это-то ты откуда знаешь?

— Школьный клуб «Юный химик», — улыбнулся воспоминаниям я. — Как сделать из подручных средств порох, мы прошли в шестом классе, а в седьмом дело дошло до напалма и термита. Термит делается вообще элементарно, вот поджечь тяжело, только бенгальскими огнями. Но горит — песня! Стальной лист толстенный прожигает на раз! Напалм изготовить потруднее, больше всего мороки с растворением пенопласта в ацетоне. А если добавить магний, то получается пирогель, он дает полторы тысячи градусов…

— Вот-вот, — перебила меня Ива, глядя на меня странно округлившимися глазами. — Это слово он тоже употреблял. Кто-то, он говорил, похоже, специально спалил машину вашего, Ива Генриховна, мужа, с помощью напалма или пирогеля этого самого, так что серебро расплавилось, а более тугоплавкий знак — нет. Если бы, говорит, это был термит, то и знак расплавился бы, и дыры были бы прогоревшие в машине. Эй, официант, еще вина!

— М-да, разумно, — задумчиво произнес я. — Серебро плавится при 962 градусах, температура горения бензина — максимум 800. У палладия температура плавления более 1500 градусов, но у «сплава 250» она ниже, градусов 1200, я думаю. Да, судя по этим температурам, очень похоже, что в машине горели не просто бензин и бумага.

Я поднял глаза на Иву. Она снова курила и сквозь облачко дыма смотрела нам меня отстранено и как будто испуганно.

— И он предполагает, что кто-то убил Аббаса и сжег машину, чтобы замести следы? — задумчиво спросил я ее.

Заглотив очередную порцию дыма, Ива закивала головой. Официант принес вино, и она, буквально схватив бокал с подноса, осушила его, словно это была вода.

— То есть кто-то знал время и маршрут движения Аббаса, заранее все спланировал, изготовил пирогель, подстерег машину, вероятно, выстрелом из снайперской винтовки убил водителя и сжег машину и тело? — продолжил рассуждения я, стараясь не обращать внимания на очень навязчивый взгляд Ивы. — По-моему, нереально. То есть, слишком сложно для того, чтобы быть реальным. Целый заговор. И потом: должно остаться отверстие от пули и — главное — сама пуля.

— Во, во, во, во! — воскликнула Ива, тыча указательным пальцем в потолок. — Он так и сказал. Отверстия, говорит, может и не остаться, потому что пуля через стекло могла пройти. И на останках следа от пули может не быть, потому что все сгорело. Но вот если, мол, найдем саму пулю, то все встанет на свои места. И еще они спросили, не было ли у Абика врагов, и не подозреваю ли я кого-нибудь. Я сказала, что не имею представления, кто бы это мог быть. Я правильно ответила?

— Что ты имеешь в виду? — холодно спросил я, уже понимая, на что моя собеседница намекает.

— Да то самое! — фыркнула Ива. — Сам прекрасно понимаешь. О том, что Абик едет в Эльбурган, ты знал, я сама тебе сказала. Ночевал ты с понедельника на вторник на даче, то есть, я не знаю, где, но мне ты утром во вторник сказал, что на даче. А от твоей дачи до места, где Абик сгорел, на самом деле по второй бетонке не так уж и далеко, верно? А про химию всю эту пиротехническую ты сам сейчас все рассказал, не очень-то и шифровался. Так что после этого ты как думаешь — что я должна меть в виду?

Я не знал, что ответить, и как продолжать дальше этот разговор. Представление о том, что эта женщина только сейчас совершенно серьезно предположила, что я убил ее мужа, не укладывалось в моей голове. Как и то, как я мог столько времени своей жизни этой женщине посвятить.

Я постарался вложить в свои слова весь лед, на который только был способен.

— Ты с ума сошла, — раздельно произнес я. — Или пьяна совершенно.

Я ожидал от нее какой угодно реакции, но в ответ Ива весело рассмеялась.

— Пьяна — да, — ответила она, вытирая косточкой согнутого пальца уголки глаз. — Но с ума сошла — это не-е-ет! Я совершеннейшим образом в своем рассудке. И вполне способна понять действия мужчины — абстрактного мужчины, никого конкретного я не имею в виду! — которому баба, которую он любит и содержит, вдруг заявляет, что, дескать, пока я замужем, — далее по тексту. И он берет, и решает этот вопрос: нате, получите, ваше статус-кво изменено, дорогая гражданка, что теперь скажете? Извольте ответить за базар-с! И я могу сказать, что ничего, кроме одобрения, я к действиям такого мужчины не испытывала бы. И в знак восхищения его поступком я готова была бы прямо здесь, сейчас, у всех на глазах, отсосать у него под столом, если бы он только глазом моргнул.