Она бросила ощипывать курицу и спросила, сильно ли его вспучило.

Я не сразу отвтила, спрашивая себя, что значитъ „вспучило“. Потомъ подумала, что врно вс больные бараны должны быть вспучены, и сказала, что да, и чтобы еще сильне подчеркнуть, поторопилась прибавить:

— Онъ совсмъ тощій.

Фермерша принялась хохотать, вышучивая меня, и крикнула Евгенію, который посвистывалъ около нея:

— Послушайте-ка, Евгеній, у ней баранъ вспученъ и тощъ заразъ.

Евгеній тоже расхохотался, сказалъ что я горе-пастушка и объяснилъ мн, что когда у барана вздувается брюхо, то говорятъ, что его вспучило.

Два дня спустя, Полина сказала мн, что они съ хозяиномъ Сильвеномъ видятъ, что изъ меня никогда не выйдетъ хорошей пастушки, и они ршили оставить меня въ дом помогать по хозяйству. Старая Бибишъ никуда уже не годна, а Полина одна не можетъ справиться съ тхъ поръ, какъ у нея ребенокъ.

Съ первыхъ же словъ я поняла, что теперь мн будетъ легко часто бгать на чердакъ, и горячо поблагодарила фермершу.

Теперь, когда я стала служанкой, мн приходилось колоть куръ и кроликовъ. Я никакъ не могла на это ршиться; хозяйка совсмъ не понимала моего отвращенія и говорила, что я, какъ Евгеній, который убгаетъ изъ дому, когда ржутъ свинью.

Чтобы показать мою готовность, я хотла попробовать заколоть цыпленка. Онъ бился у меня въ рукахъ и скоро солома кругомъ меня обагрилась. Когда цыпленокъ пересталъ шевелиться, я положила его въ ригу, чтобъ старуха Бибишъ его ощипала, но она подняла меня на смхъ, найдя цыпленка живехонькимъ на вялк съ зерномъ. Онъ прожорливо клевалъ, какъ будто спшилъ залечить рану, которую я только что ему нанесла. Бибишъ схватила его и когда она провела ему ножемъ по ше, солома стала гораздо красне, чмъ въ первый разъ.

Во время полуденнаго отдыха, я поднималась на чердакъ немного почитать, открывала наугадъ книгу и, перечитывая такимъ образомъ ее, я каждый разъ находила что-нибудь новое.

Я любила эту книгу, мн казалось, что это — юный узникъ, къ которому я тайно хожу на свиданія. Я представляла его себ въ одежд пажа, сидящимъ въ ожиданіи меня на закоптлой балк. Однажды вечеромъ мы съ нимъ совершили чудное путешествіе.

Захлопнувъ книгу, я облокотилась на слуховое окно. День уже почти угасъ, и ели казались мене зелеными. Солнце погружалось въ блыя облака, которыя легко, какъ пухъ, вздымались и прорывались.

Сама не зная, какъ это случилось, я вдругъ очутилась съ Телемакомъ надъ лсомъ. Онъ держалъ меня за руки, и наши головы уходили въ синеву неба. Телемакъ молчалъ, но я знала, что мы летимъ на солнце.

Старуха Бибишъ звала меня снизу. Я отчетливо слышала ея голосъ, несмотря на разстояніе. Она должно быть очень злилась, что такъ громко кричала. Крики ея мало тревожили меня. Я ничего не видла, кром искрящагося пуха, который обволакивалъ солнце и начиналъ разступаться, чтобы пропустить насъ.

Ударъ по рук заставилъ меня упасть съ облаковъ. Старуха Бибишъ оттаскивала меня отъ окна, говоря:

— Въ своемъ ли ты ум, заставляешь меня такъ кричать. Ужъ больше двадцати разъ какъ я тебя зову сть.

Скоро посл этого я не нашла больше книги за балкой. Но это былъ другъ, образъ котораго я носила въ сердц, и я долго хранила воспоминаніе о немъ.

За два дня до Рождества хозяинъ Сильвенъ началъ готовиться, чтобы зарзать борова. Онъ наточилъ два большихъ ножа и, сдлавъ посредин двора подстилку изъ свжей соломы, вывелъ борова; тотъ кричалъ такъ, какъ будто чуялъ правду. Хозяинъ связалъ ему вс четыре ноги и, привязывая веревки къ толстымъ кольямъ, крикнулъ жен:

— Спрячь ножи, Полина, не надо показывать ихъ.

Полина дала мн нчто врод очень глубокой сковороды, и я должна была собирать кровь и держать сковороду такъ, чтобы не пропала ни одна капля крови.

Фермеръ подошелъ къ борову, который лежалъ на боку, всталъ на одно колно передъ нимъ и, пощупавъ около шеи, протянулъ руку къ жен, которая подала ему самый большой ножъ. Онъ наставилъ лезвіе на то мсто, которое держалъ пальцемъ, и сталъ медленно вонзать ножъ.

Визгъ борова въ эту минуту сталъ напоминать человческій крикъ.

Изъ раны вытекла капля крови и покатилась, оставляя за собой широкій красный слдъ; потомъ дв струи брызнули вдоль ножа и упали на руку фермера. Когда ножъ вошелъ по рукоятку, хозяинъ нажалъ на него и сталъ вынимать такъ же медленно, какъ вонзалъ.

Увидя лезвіе совсмъ краснымъ, я почувствовала какъ губы у меня похолодли, и во рту стало сухо. Мои пальцы разжались и сковорода накренилась. Хозяинъ Сильвенъ замтилъ это, поднялъ на меня глаза и крикнулъ жен: