Такъ продолжалось до тхъ поръ, пока къ намъ не поступила новая нянька, которую звали Мадленой. Она скоро замтила, что я не при чемъ въ томъ образцовомъ порядк, въ какомъ находились мои вещи; она стала кричать, что я жеманница, лнтяйка, барышня, что за меня все длаютъ другія, и что безсовстно заставлять работать бдняжку Мари-Рено, въ которой едва теплится жизнь. Нянька Неронъ согласилась съ ней, что я гордячка, воображаю себя выше другихъ, длаю все не такъ, какъ другія; об он говорили, что впервые видятъ такую, какъ я, что я какой-то выродокъ.

Он кричали об заразъ, наклонясь надо мной; и мн казалось, что это дв ворчливыя вдьмы, черная и блая: нянька Неронъ высокая, вся черная, а Мадлена бленькая, со свтлыми волосами, но съ толстыми губами, изъ-за которыхъ выглядывали неровные зубы, широкій, мясистый языкъ, который, ворочаясь, выталкивалъ слюну къ угламъ рта.

Нянька Неронъ замахнулась на меня, говоря:

— Не смй на меня смотрть!

— Вдь стыдно, когда она такъ смотритъ, — добавила она, удаляясь.

Я уже давно находила, что нянька Неронъ похожа на быка, но никакъ не могла придумать, на кого похожа Мадлена. Я долго перебирала всхъ извстныхъ мн животныхъ и въ конц концовъ я ничего не придумала.

Она была жирная, при ходьб поводила бедрами; у ней былъ пронзительный голосъ, который непріятно всхъ поражалъ.

Она попросила разршенія пть въ церкви, но такъ какъ она не знала духовныхъ псенъ, то Мари-Любовь поручила мн научить ее. Мари Рено могла снова чистить и складывать мое платье, и никто уже не показывалъ вида, что замчаетъ это. Мари такъ была этимъ довольна, что даже подарила мн булавку, чтобы прикалывать носовой платокъ, который я постоянно теряла. Но уже два дня спустя я потеряла и булавку вмст съ платкомъ.

О, этотъ платокъ! Какой кошмаръ! Еще и теперь мн становится больно, когда я вспоминаю объ этомъ. Въ теченіе многихъ лтъ я неизмнно теряла по платку въ недлю.

Сестра Мари-Любовь выдавала намъ чистые платки, а грязные мы должны были бросать предъ ней на полъ.

Я вспоминала о своемъ платк только въ этотъ моментъ, и тогда я принималась выворачивать карманы, бгала, какъ сумасшедшая, по спальнямъ, по корридорамъ, забиралась на чердакъ, искала повсюду. Господи, хоть бы какой-нибудь найти платокъ!

Проходя мимо Св. Двы, я набожно складывала руки, молясь: „Матерь святая, сдлай такъ, чтобы я нашла платокъ!“

Но я не находила его и возвращалась красная, запыхавшаяся, сконфуженная, едва осмливаясь взять чистый платокъ, который протягивала мн сестра Мари-Любовь.

Мн заране слышались заслуженные упреки. Въ т дни, когда я не слышала ихъ, я видла зато нахмуренный лобъ, сердитые глаза, которые долго, не отрываясь, смотрли мн вслдъ; подавленная стыдомъ, я съ трудомъ передвигала ноги и уходила, совершенно уничтоженная, и, несмотря на это, снова теряла платокъ.

Мадлена смотрла на меня съ видомъ притворнаго состраданія и не могла удержаться, чтобы не замтить мн, что я заслуживаю строгаго наказанія.

Она, повидимому, была очень привязана къ сестр Мари Любови, старательно ухаживала за ней и заливалась слезами при малйшемъ замчаніи.

У ней бывали нервные приступы, во время которыхъ она рыдала навзрыдъ; но когда сестра Мари-Любовь гладила ее по щекамъ, она мало-по малу успокаивалась и начинала одновременно смяться и плакать. Она какъ-то такъ двигала плечами, что ея блая шея обнажалась; это давало няньк Неронъ поводъ говорить, что у ней кошачьи манеры.

Нянька Неронъ ушла изъ монастыря посл одной ужасной сцены. Какъ-то во время завтрака, среди полнаго молчанія, она вдругъ закричала:

— Да, хочу уйти и уйду!

Сестра Мари-Любовь съ большимъ изумленіемъ посмотрла на нее. Тогда она повернулась къ ней, опустила глаза, и, тряся головой, закричала еще громче, что больше не потерпитъ, чтобы надъ ней измывалась какая-то соплячка, да, соплячка.

Пятясь, она подошла къ двери, открыла ее, не переставая неистово трясти головой, и прежде, чмъ исчезнуть, съ жестомъ глубокаго презрнія бросила Мари-Любови:

— И этой соплячк нтъ еще 25 лтъ.

Нкоторыя двочки остолбенли отъ ужаса, другія покатились со смху. Съ Мадленой случился настоящій припадокъ: она бросилась на колни предъ сестрой Мари-Любовью, обхватила ея ноги, стала цловать платье; схватила ея за руки и стала тереться о нихъ своимъ толстымъ влажнымъ ртомъ; при этомъ она вопила такъ, какъ будто бы случилось ужасное несчастіе.

Сестра Мари-Любовь никакъ не могла отдлаться отъ нея, и въ конц, концовъ разсердилась. Тогда Мадлена въ обморок повалилась на спину.