Разстегивая ей платье, сестра Мари-Любовь сдлала жестъ въ мою сторону. Думая, что она зоветъ меня, я подбжала.

— Нтъ, не тебя, Мари-Рено, — сказала она.

Она дала Мари-Рено ключи, и, хотя та никогда не входила въ комнату Мари-Любови, она сразу же нашла нужный флаконъ.

Мадлена скоро поправилась и, занявъ мсто няньки Неронъ, стала зазнаваться. Предъ сестрой Мари-Любовью она была попрежнему робкой и покорной, но зато на насъ она наверстывала, горланя по всякому поводу, что она больше не нянька, а надзирательница.

Во время обморока я увидла ея груди: он поразили меня своей красотой, и мн показалось, что я ничего подобнаго еще не видала.

Но она казалась мн глупой, и я не обращала никакого вниманія на ея замчанія. Это ее злило, она осыпала меня бранью и называла принцессой.

Она не могла переносить того, что я пользуюсь расположеніемъ сестры Мари-Любови, и всякій разъ, какъ та меня цловала, она краснла отъ досады.

Я начинала подрастать и становилась здорове. Сестра Мари-Любовь говорила, что она гордится мной. Обнимая, она такъ крпко прижимала меня, что мн было больно. Нжно прикоснувшись пальцами къ моему лбу, она говорила:

— Двочка моя, дитя мое!

Во время перемнъ я часто оставалась съ нею. Я слушала, какъ она читаетъ: читала она глубокимъ, проникновеннымъ голосомъ и, когда дйствующія лица ей не нравились, она захлопывала книгу и начинала играть съ нами.

Ей хотлось, чтобы у меня не было ни одного недостатка, и она часто повторяла:

— Я хочу, чтобы ты была совершенствомъ, слышишь, совершенствомъ.

Однажды ей показалось, что я солгала.

У насъ было три коровы, которыя время отъ времени паслись на лужк, гд стоялъ огромный каштанъ. Блая корова была злая, и мы боялись ея, такъ какъ она уже помяла разъ одну двочку.

Въ тотъ день я увидла двухъ рыжихъ коровъ и одну красивую черную корову, отдльно отъ нихъ, какъ разъ подъ самымъ каштаномъ.

— Посмотри, — сказала я Исмери, — блую-то корову обмняли за то, вроятно, что она была злая.

Исмери была въ плохомъ настроеніи духа, начала кричать, говоря, что я всегда подсмиваюсь надъ другими, разсказывая небылицы.

Я указала ей на корову. Она стала утверждать, что корова блая, я же говорила, что она черная.

Сестра Мари-Любовь услышала насъ.

— Какъ ты можешь утверждать, что эта корова черная? — сказала она, разсердившись, повидимому на меня.

Въ этотъ моментъ корова перешла на другое мсто. Теперь она казалась мн черной и блой, и я поняла, что тнь каштана ввела меня въ заблужденіе. Я была такъ поражена, что не нашлась, что отвтить; я не умла объяснить этого. Сестра Мари-Любовь сердито потрясла меня за плечи, говоря:

— Почему ты солгала, ну-ка, отвчай, почему?

Я отвтила, что не знаю.

Въ наказаніе она отправила меня въ амбаръ на хлбъ и на воду.

Такъ какъ я не солгала, то наказаніе было для меня безразлично.

Амбаръ былъ заваленъ старыми шкафами и принадлежностями садоводства. Карабкаясь съ одной вещи на другую, я тотчасъ же очутилась на самомъ высокомъ шкафу.

Мн было уже десять лтъ, но только теперь впервые я была одна. Я почувствовала что-то врод удовлетворенія. Побалтывая ногами, я уносилась въ невидимый міръ. Старый шкафъ съ заржавленными желзными частями превратился въ подъздъ роскошнаго дворца. Я — маленькая двочка, покинутая на гор; красивая дама, одтая феей, увидла меня и идетъ ко мн; предъ ней бгутъ чудныя собаки; он уже были почти у моихъ ногъ, когда я увидла передъ шкафомъ сестру Мари-Любовь, смотрвшую по сторонамъ.

Я забыла, что сижу на шкафу; я все еще воображала себя на гор и была огорчена, что приходъ сестры Мари-Любови разсялъ мой дворецъ со всми его героями.

Она открыла меня благодаря тому, что я болтала ногами; и я, и она одновременно замтили, что я сижу на шкафу.

Она постояла съ поднятыми на меня глазами, потомъ вынула изъ кармана своего передника кусокъ хлба, колбасы, маленькій пузырекъ вина, показала мн и сердитымъ голосомъ сказала:

— Я принесла это для тебя. А теперь, видишь?

И она положила все обратно въ карманъ и ушла.

Немного погодя Мадлена принесла мн хлба и воды, и я оставалась въ амбар до вечера.

Съ нкотораго времени сестра Мари-Любовь стала грустной, перестала играть съ нами и часто забывала время обда. Мадлена посылала меня за ней въ церковь, гд я заставала ее на колняхъ съ лицомъ, закрытымъ руками.

Мн приходилось дергать ее за платье, чтобы она услышала меня. Часто мн казалось, что она плакала, но я не смла взглянуть на нее, боясь, что она разсердится. Она была повидимому чмъ то поглощена и когда ей что-нибудь говорили, она сухо отвчала: да или нтъ.