– Просто для меня важнее содержание, а не форма. Если честно, она мне даже не интересна,- писателю вдруг захотелось с ней поспорить.- Почему если храм, то обязательно с золотыми куполами?

Катя замолчала.

– И никого не волнует, что он пустует,- писатель продолжал набирать обороты.- Почему обвертка стала важнее содержимого? Начиная с еды, одежды, крова, а заканчивая искусством, чувствами, совестью и моралью.

– Потому что все это - бизнес,- ответ для нее был совершенно очевиден.

И мы тоже?.. Спросил он самого себя, боясь в ответ услышать, что мы - особенно. И хотя хотелось продолжать, но что-то внутри остановило. Какая-то очевидная бесполезность любого подобного продолжения. Почему-то он вспомнил свой первый рассказ. Ту пора, часы и дни, когда он как-то совершенно легко и свободно писал те строчки. Вспомнились и те совершенно удивительные потуги, та необыкновенная радость от самого процесса. И почему-то уже давно он подобного не испытывал. Наверное, тогда над ним ничего не довлело, никто не ожидал от него никаких чудес. А именно в такие моменты они и происходят.

Писатель замолчал, лишь легкая грусть поселилась в его глазах. И Катя, кажется, это заметила, помягчела и снова прижалась к его груди.

– Что случилось?- шептали ее губы.- Я же, просто, хочу помочь.

– Я понял, извини. Конечно, тебе виднее.

– Не волнуйся, все будет хорошо. У нас все получится. Я завтра же позвоню Борису, договорюсь о встрече.

– Может, ты сперва прочитаешь весь текст?

– Не ерничай, дочитаю по дороге на работу. Смысл я уловила, детали значения не имеют. Или, если хочешь,- она немного отстранилась от него,- я пойду читать сейчас, а ты останешься здесь. И читать я буду до самого утра, а ты и твой дружок насладитесь обществом друг друга. Только, пожалуйста, не на мои простыни.

Да, уговаривать она умела, причем, аргументы подбирала всегда безотказные. И его ответом стал жаркий страстный поцелуй, которые увлек их обоих в чертов омут с головой.

А по утру они проснулись. Точнее, он, потому как левая половинка кровати уже была холодная. Но писатель не удивился, только еще раз позавидовал небывалому трудолюбию Кати, ведь точно знал, что она уже на пол пути к офису. Вставать особо не хотелось. Он перекатился с подушки на подушку, и холодная простыня слегка взбодрила сонное тело. От кончиков пальцев на ногах до макушки на голове пробежали едва уловимые мурашки. Приятной волной, словно морской прибой, они пропитали сухую кожу живительной влагой, а в последней своей фазе ударились о берег. От подобного удара резко заболела голова. Очень неожиданно и очень сильно. Писатель даже прильнул к вискам, словно в попытке вытянуть эту боль своими крепкими пальцами. Однако быстро понял, что болело вовсе не в этой области. Что-то особо приставучее щипало на самой макушке. Именно в том месте, куда добежали мурашки от холода простыни, на которой еще несколько часов назад безмятежно спала Катя. Боль не унималась, но, как и ко всякой боли, привыкание происходило быстро. Казалось, что кто-то вбивает в то самое место гвоздь или долбит сверлом, только не снаружи, а изнутри. И даже на ощупь ему показалось, что там же образовалась странная шишка. И хотя волосы еще в достаточном количестве укрывали ее от более тщательного ощупывания, писатель догадывался, что шишка не еловая. "Укус, удар, аллергия..." Лежа на спине, с задранной к голове рукой, он придумывал объяснения, а когда рука затекала, переворачивался на бок. "А, может быть, лысею или опухоль..." Отмахнулся от последнего, крепко зажмурив глаза.

Небольшая нервозность, а, скорее, обеспокоенность взыграла внутри, и его лежачее положение стало невыносимо неудобным, даже дискомфортным. Присев на край кровати, он на несколько секунд замер, пытаясь понять, ушла ли боль. И, действительно, на несколько секунд она ушла, но затем сразу же вернулась. Накатила с прежней силой и напором. Отыскав ногами знакомые тапки, писатель направился в ванную комнату. По пути бросил несколько взглядов на свои волосатые ноги в этих знакомых тапках и, несмотря на боль в голове, усмехнулся.

Ее ванная пахла ландышем. А ландыш пах весной. А весна пахла детством. Потому в ее ванной комнате он всегда вспоминал свои летучие беззаботные детские годы. Тогда еще мир был удивительно прекрасен и прост. Когда в детстве ему болела голова, то бабушка... Хотя, когда в детстве ему болела голова? В его маленьком тельце никакая боль поместиться не могла. Зато прекрасно себя чувствовала сейчас, никак не оставляя в покое. Кое-что из лекарств Катя хранила в ящике над умывальником. Даже в этом писатель почувствовал какую-то дань моде или (ее любимое слово) тренд. Евростандарты, евроремонты, еврожизнь. Раньше дома подобные вещи хранились в верхней секции шкафа в коробке из-под обуви, а что-то за соблюдением условий хранения - в холодильнике. Теперь приезжая традиция переместила все в ванную комнату, разложила по мензуркам на полках специально отведенного ящика, на дверцу которого прицепила зеркало. Чтобы с утра в своем отражении каждый мог определить то, что нужно принять, дабы вечером там снова появиться. Наверное, так стало удобнее. Но, что удобно Иванову, не всегда идет Петрову...

Как на зло, аспирин закончился. Пошарив с полки на полку, он только стал еще больше раздражен, и головная боль снова усилилась странной пульсацией. Вспомнив, как однажды он помогал Кате избавиться от излишков потребленного алкоголя, держа ее за волосы и считая колебания волн в ее желудке, писатель припомнил и тот факт, что рядом с полотенцами в ящике под умывальником видел небольшую аптечку. Спустившись пониже одним коленом, он почти с головой пролез на нужную полку. Среди вороха какой-то старой ветоши в самом дальнем углу нащупал шершавую коробку с крестиком на крышке. Знакомое название на упаковке отразилось привкусом удачной находки. А горечь самой таблетки этой находке придала еще и долгожданное спасительное облегчение. Едва он хотел вернуть упаковку с обезболивающим на место, как в той же аптечке под плотным настом активированного угля заметил кончик белой трубки, безошибочно угадываемый даже столь неотесанным в подобных делах мужчиной.

Это был тест на беременность. Уже использованный. Положительный. Или, уже положительно использованный. Головная боль тут же исчезла. То ли подействовало лекарство, то ли она поняла, что сейчас не до нее. Тем более, возможность вернуться с двойной силой была заманчива. Он покрутил этот тест в руках, как какой-то термометр с невиданной до селе температурой, сообщавшей своему обладателю о совершенно важных изменениях. Самочувствия, окружающей среды, взаимоотношений. И в данной ситуации совершенно очевидными казались лишь два обстоятельства. То, что тест на беременность не его, а Кати, и то, что плюс на этом тесте изменит всю его жизнь. В какую сторону? Это уже было третье обстоятельство.