Подготовка к игре заняла не более пяти минут, из которых две ушло на то, чтобы участники действа сумели выбрать разные предметы в качестве фантов – Сашенька настояла, объясняя это тем, что может произойти путаница. Остальные три были посвящены таинственным перешептываниям Жуковской и принцессы Баденской, порой стреляющих коварными взглядами по собравшимся. Николай Максимилианович заговорщицким шепотом оповестил всех, что ум его старшей сестры иной раз бывает даже изощреннее его собственного, наслаждаясь произведенным эффектом. Но по итогу испытать на себе плоды этого ума первому пришлось именно ему.

– Сначала я буду зачитывать задание, а после вынимать наугад фант, – пояснила дальнейшие действия Сашенька, пробегаясь взглядом по подсыхающим чернильным строчкам. – Если кто-то не желает выполнять то, что ему было уготовано, он может откупиться, – заметив заинтересованные взгляды – похоже, некоторые искали пути отступления – она сообщила: – Пятьдесят рублей.

За столиком послышался возмущенный вздох – даже при том, что вещицы, попавшие под узорчатый платок, в большинстве своем стоили даже более ста, для шуточного откупа цена была слишком высока.

Жуковская довольно улыбнулась и вновь опустила глаза на список:

– Этому фанту сочинить для соседа стихотворение, которое бы выражало его чувства.

И почти сразу выудила из-под платка позолоченные карманные часы с инкрустацией мелкими рубинами, образовывающими букву «Н». Подняв вещицу так, чтобы, покачиваясь на тонкой изящной цепочке, она была видна всем, Сашенька выжидающе обвела взглядом игроков, призывая владельца принять выпавшее на его долю испытание.

Уговаривать оного не пришлось. Посмотрев на расположившегося по его левую руку графа Шереметева, Николай Максимилианович картинно повинился:

– Простите, граф, нас не поймут, – и с широкой улыбкой, полной восхищения, обратился к Катерине: – mademoiselle, один лишь взгляд в Ваши глаза рождает в моей душе рифмы.

Я помню миг – о Боже правый! –

передо мной явились Вы:

Словно Венера, возрождаясь

из чистой моря синевы.

Тогда, в час грусти безнадежной

и сердца сумрачной тоски,

Я ясно в первый раз увидел

Ваши небесные черты.

Шли годы. Этого страданья

испепеляющей любви

Не знали Вы. Но прочитали

мои бездарные стихи.

За столиком раздался приглушенный смех: манера общения молодого Николая Максимилиановича с дамами давно уже не воспринималась всерьез – его легкий флирт никогда ни к чему не обязывал. Ему просто нравилось оказывать знаки внимания хорошеньким барышням, но при этом он никогда не претендовал на роль сердцееда и не давал ложных надежд, будучи предельно честен с каждой из них. То, что сейчас он с воодушевлением патетически декламировал наспех сочиненное стихотворение Катерине не отрицало вероятности танца с любой другой барышней уже спустя несколько минут. И, признаться, этот факт успокаивал Катерину: она лишь благосклонно улыбалась, не чувствуя никакой скованности.

Насколько все было просто, когда нет ни единого намека на возможные чувства.

– Мне кажется, или нечто похожее я слышала у покойного Пушкина? – с наигранным подозрением протянула Евгения Максимилиановна. «Оскорбленный поэт» воззрился на сестру:

– Ему повезло, что он уже умер, иначе я бы вызвал его на дуэль.

Все утонуло в громком, чистом смехе, за которым остались незамеченным и слишком долгий проницательный взгляд цесаревича на своего кузена, и не менее проницательный – но уже Великого князя Александра Александровича – в его адрес.

– Вы на себя наговариваете, – все еще открыто улыбаясь, проговорила Катерина, обращаясь к герцогу Лейхтенбергскому, – Ваши стихи отнюдь не бездарны. Я бы с радостью услышала продолжение.

– В том заслуга моей музы, – галантно коснувшись губами затянутой в белоснежную лайковую перчатку руки, он явно намеревался было исполнить её пожелание, но Сашенька громким голосом возвестила:

– Фант оплачен, – после чего передала карманные золоченые часы их владельцу и вернулась к списку заданий, одновременно с этим гуляя рукой под покрывалом, дабы выловить новую вещицу.

Неспроста Жуковская так быстро вернула внимание собравшихся к игре: еще с самого начала, когда она только зачитывала условие возвращения фанта, зная, кому он принадлежит, ей овладевало любопытство, и оное оказалось полностью удовлетворено. Цесаревич, внешне сохраняющий самообладание, явно не остался равнодушен к этой сцене, в то время как Катерина абсолютно искренне с легким румянцем смущения, но без явной неловкости принимала поэтический порыв окрыленной души.

Довольно усмехнувшись, но так, чтобы это восприняли за реакцию на представление, разыгранное графом Шереметевым, обязанным ангажировать любую барышню, находящуюся за соседним столиком, на тур вальса, Сашенька мысленно уже вспоминала, как выглядит вещица, принадлежащая Катерине, чтобы не вынуть оную раньше времени. Напрасно собравшиеся думали, что она не запомнила всего и не сумела соотнести со списком.