Следующий час для нас превратился в кромешный ад. Судороги, срывы ритма, остановка сердца, бронхоспазм… Не раз и не два мне казалось, что Гарри не выдержит подобного кошмара и навсегда уйдёт в небытие. Липкий холодный ужас в такие мгновения сжимал ледяными тисками сердце, сменяясь обжигающей надеждой, когда он раз за разом возвращался из-за грани. Даже находясь в бессознательном состоянии, Джокер настолько яростно боролся со смертью, что она была вынуждена-таки оставить его в покое, отступив без громких заявлений и фанфар, не прощаясь. Просто обмякло покрытое кровавым потом тело на постели. Просто вместо бешеного стаккато датчики пульса стали выдавать ровные спокойные удары, и порозовели посиневшие губы. Просто… Но это спокойствие продолжалось недолго. Стоило векам дрогнуть и распахнуться зелёным глазам с испещрёнными вязью мелких сосудов склерами, как Джокер рванулся с кровати. Грейнджер склонилась к его лицу, глаза в глаза и заговорила срывающимся от волнения голосом:

– Гарри… Гарри… Всё в порядке… Всё хорошо… Ты в безопасности… Всё позади…

– С-се…ве… Севе…рус… Северус… Предупредить… Опасность… Предупредить… Северус… Успеть! Предупредить!! Успеть!!!

Тихий, на грани слышимости, отчаянный хрип, с каждым словом набиравший силу, переходя в крик, заставил меня метнуться к нему, оттолкнув молодую ведьму:

– Всё… успокойся, Гарри. Я здесь. Ты успел. Всё хорошо, успокойся. Гарри. Гарри… Гарри… – я и сам не замечал, что продолжаю шептать это имя, обнимая его обмякшее погрузившееся в целительный сон тело.

А потом были допросы. Сотни вопросов и внимательные цепкие глаза сидевшего напротив чернокожего аврора. Мне было всё равно. Гарри был жив, остальное меня сейчас не волновало.

– Мастер Сангре… Мастер Сангре… Северус! Да приди же ты уже в себя!!! Что я должен докладывать Министру?! Артефакт хрен его знает у кого! Философского камня нет! Что ты молчишь?!

– Кингсли, если тебе так уж надо кого-то упечь в Азкабан, можешь посадить меня, только помолчи, Мерлина ради. Голова раскалывается…

– Мигрень у него, видите ли!!! А у меня над душой Министерство с Визенгамотом стоят!!! Что я должен им говорить?!

– Как будто ты поставил всех в известность о моём эксперименте. Нет у меня ни того, ни другого, доволен? И где они, я тебе даже под Веритасерумом не скажу, умру раньше.

– «Непреложный обет»… Мордред его подери!!! Как я сразу не догадался!!! Ты понимаешь, что наделал? А если тот, кому ты их отдал, использует Философский камень, чтобы управлять Магическим Миром?!

– Не использует. Это означало бы принести вред мне и моим близким, а я в условии не оговаривал степень вреда и его прицельность. Обет убьёт его при первой же попытке даже подумать о чём-то подобном.

– Но…

– Тебе что дороже: артефакт или жизнь Поттера?

– Ну, знаешь ли! То, что ты сейчас делаешь, называется нечестными играми!

– А то, что ты говоришь – политическим словоблудием. С каких это пор аврор Шеклболт участвует в подобных играх?

Под моим взглядом он внезапно сник и произнёс уже совершенно другим, усталым голосом:

– Ладно. Как-нибудь выкручусь, не впервой. Наверное, ты прав. Передавай привет Гарри, когда очнётся. Я заходил в палату, но он спал, как младенец.

– Хорошо, передам. Я могу идти?

– Свободен… Снейп, только я очень надеюсь, что тот, с кем ты контактировал, сдержит слово.

– Сдержит. Я прослежу.

Палата, в которую перенесли Гарри, сияла чистотой. Кто-то – наверное, гриффиндорцы и мой крестник – позаботился, чтобы похудевшее тело Джокера было вымыто и переодето, и сейчас он лежал на высокой кровати, теряясь в коконе большого мягкого покрывала. Я хотел было присесть рядом с ним на постель, но, взглянув на свою пропотевшую, покрытую грязью и кровью мантию, сначала направился в прилегавшую к палате маленькую ванную комнату. Сменной одежды не было, и мне пришлось довольствоваться запасным комплектом больничной пижамы. Это наносило ощутимый урон моей зловещей репутации, но мне сейчас было безразлично, кто и что обо мне может подумать. Пристроившись на краешек постели и обхватив Гарри рукой, как будто он вот-вот мог исчезнуть, я практически мгновенно провалился в сон.

Как нам потом сказала вездесущая Грейнджер, мы беспробудным сном проспали… двадцать четыре часа.

Мне редко снятся сны, если не считать кошмаров. Но об этом не стоит и упоминать: у кого из переживших ту войну их нет? А в этот раз мне приснился именно сон. Просто сон. Спокойный и даже в чём-то неуловимо радостный. Голубое майское небо с бегущими по нему облаками. Ласково согревающее тело своими лучами, ещё не дошедшее до зенита, солнце. Плеск морских волн невдалеке. Лёгкий, приятно овевающий обнажённую кожу бриз, оставлявший солоноватый привкус на губах. Тёплый песок под спиной и… прижавшееся к боку расслабленное тело Гарри. Почему-то даже во сне я ни на йоту не сомневался, что это именно он, хоть и не смотрел в его сторону. И тишина.

Где-то на периферии подсознания мелькали отголоски каких-то невнятных мрачных видений: заставленная приборами комната, отчаянье, безнадёжность, боль… Но здесь, в этом мире сновидений, было так хорошо. Не было ни Магического Мира, ни времени, ни планов, ни амбиций, ни ответственности за кого-то, только умиротворение и спокойствие. Но вот прикосновения тёплого ветра сменились осторожными касаниями пальцев, затем к моей шее прижались сухие, потрескавшиеся губы… Я ещё успел подумать, как такая мелкая подробность могла проникнуть в сон, когда мои плечи обхватили чьи-то ладони, а рот накрыли жадным поцелуем… А сон-то становился всё более интересным и вовсе не таким уж умиротворённым. Прижавшееся ко мне тело вызвало небольшой пожар, зародившийся где-то в нижних отделах живота и отозвавшийся острым всплеском желания, и я, довольно зарычав, со всей так приятно разбуженной страстью ответил на поцелуй, постепенно перехватывая инициативу, переворачиваясь и подминая под себя агрессора. Дрёма ещё туманила разум, быстро сменяясь всепоглощающим желанием, не позволяя адекватно оценить обстановку и вспомнить о действительности. Гарри, мой Гарри выгибался подо мной, стараясь как можно сильнее вжаться в моё тело и яростно отвечая на поцелуй.