владел им в совершенстве. И отметил то же самое в отношении своего собеседника.

– Располагайтесь, пожалуйста. Я искренне рад нашей встрече и долгожданной для

меня возможности впервые пообщаться с Вами тет-а-тет. Очень прошу извинить мне мое

нетерпение, заставившее меня столь дерзко пригласить Вас практически ночью, но…

– Но Их Величества настолько энергичны и столь активно загружают нас днем, что

выкроить часок-другой для нормального, человеческого знакомства, у нас с Вами не

представлялось возможности уже четверо суток. А уж от этой суеты в Первопрестольной у

меня до сих пор голова кругом идет. Что же до позднего часа, так я вовсе не юная

институтка, чтобы смущаться от взгляда на хронометр.

– Да. Москва, конечно, произвела на меня огромное впечатление. Особенно Кремль и

соборы. Жаль, что все прошло слишком быстро. За два дня можно было голову открутить,

но так и не постичь того, на что нужны месяцы или даже годы… Рад, что мы вполне

понимаем друг друга, милостивый государь Всеволод Федорович, - в глазах германца

мелькнула лукавая смешинка.

– Взаимно. И если Вы не против, герр Тирпиц, я предлагаю нам сразу в личном

общении быть накоротке. Для Вас я отныне – просто Всеволод. В русском языке и в

понимании - это переход на «ты», общение по-дружески, так сказать. Кроме разговоров по

службе и в присутствии третьих лиц, конечно…

– Спасибо, друг мой. Искренне рад нашему правильному знакомству. Альфред, -

германский адмирал широко улыбнулся, и с легким поклоном скрепил новый статус их

неформальных взаимоотношений крепким, энергичным рукопожатием.

– Я тоже рад, Альфред. И открою маленький секрет: твой адъютант опередил моего

не более чем на десяток минут. Увы – проклятая рутина! Пока барон Фредерикс решал, где

именно мне будет удобнее принять высокого германского гостя, твое приглашение уже

оказалось на моем столе, - развел руками Руднев, - Пришлось идти сдаваться. И вот, я в

вашем поезде, и судя по графику движения, – уже до утра. Теперь самое страшное, чего я

опасаюсь, - не сам факт тевтонского плена, а то, что сейчас появится твой великолепный

Император и король. И в результате, нам вновь совершенно не удастся потолковать.

76

– Я все предусмотрел, Всеволод. Его Величество уже второй час как видит сны.

После жарких объятий Москвы многие у нас здорово устали. Не всех ведь море приучило

рассчитывать свои силы на длинные переходы. Так что на эту ночь ты – только мой, -

физиономия германца расплылась в одухотворенной ухмылке сытого людоеда.

– Честно? А Фили Эйленбург19 случайно не в твоем вагоне?

– Боже, Всеволод! Ну, что за… - Тирпиц задорно расхохотался, - Вот ведь какая

незадача. Значит, досужие, подковерные сплетни нашего Двора и до Петербурга доходят?

– Ясное дело…

– Всеволод. Не верь этим байкам, прошу тебя! Экселенц не будет держать возле себя

людей с сомнительной репутацией. Это все пустые кривотолки завистников…

– Не беспокойся, я пошутил. Да и какое мне дело до чьих-то там предпочтений. В

конце концов, у нас даже среди министров нечто подобное водится. А задержался я почти

до самого отхода потому, что должен был убедиться, что меня никто не дернет, и в трех

главных вагонах все угомонилось. В итоге, когда паровозы уже почти напоили, пришлось

поспешать, и, извини, с точки зрения презента, - я буду не вполне оригинален. «Шустов».

Правда, двенадцатилетний.

– О! Прелесть!.. Спасибо, друг мой. Это божественный напиток. Но я его припрячу

для себя, если не возражаешь? А со своей стороны, предлагаю тебе три варианта на выбор,

со встречей и знакомством: скотч, ириш или американка? Выбирай сам, - с этими словами

Тирпиц продемонстрировал Петровичу содержимое центральной секции небольшого

настенного шкафчика красного дерева, в котором был устроен великолепный «походный»

бар с хромированными держателями для каждой бутылки.

– Ого! Аж глаза разбежались… У тебя есть даже «Усатый Джек», смотрю?

– С Льежского Рождественского ревю. Из 16-летней партии.