– - Я буду бегать с тобой.

– - Мих! Я не бегаю в мае. Я уже давно плаваю.

– - Почему?
– удивился друг.

– - Потому что собаки сейчас злые.

Зимой собаки сидели по дворам. Они ленились, мёрзли. А весной у нас собакам - раздолье, а уж коты дерутся как тигры. Наших семенных котов можно узнать легко. Если бежит кот, а шерсть, шкура, на боках у него колышится как крыло или как два крыла, это наш семенной кот, грозный и боевой. Дачники боялись наших котов - под крылом-шкурой - синее тело, шерсть по второму разу не росла, а отрезать развивающуюся шкуру никому в голову не приходило. Зрелище ещё то.

На Дорожной улице - самой широкой и ближней к Мирошеву, жила сумасшедшая, она держала целую псарню. Она вообще натравливала собак на дачников и выходила на "промысел" у Тужилова озера как раз в мае. Были у нас и собаки, охраняющие козьи стада, эти могли молча догнать и молча кинуться, если ты, допустим, по их разумению, зашёл на территорию стада. В общем, собаки была большая проблема. Они никогда не видели бегунов и не только от агрессии, но и от испуга могли покусать.

Но Миха сказал:

– - Можно бегать по высоковольтной, там велосипедисты всегда катаются, можно бегать вокруг озера, там дачники всегда на поводках выгуливают.

– - Так уж и всегда, -- съязвил я, вспомнив как доберман решил "просто поиграть": повалил маму в сугроб и лёг на неё. А дачник, хозяин добермана, объяснил так:

– - Маленький ещё. Годик всего. Очень любит женский пол.

– - По посёлку можно компанией, с пацанами, -- предложил Миха.
– Они тоже спрашивают.

– - Я подумаю, Миха. Ты начинай, а я может тоже к вам подключусь.

– - Подключусь, -- передразнил Михайло Иваныч.
– Где слов таких понабрался? Да без тебя ж никто не будет бегать. Ты ж у нас чемпион школы.

Я стал отнекиваться - я очень уставал с непривычки на озере. Плавал я недолго: вода-то холодная, а в холодной воде техника страдает. Приходилось плавать два раза: после школы, перед обедом, и перед тем, как стемнеет. После воды мама грузила меня силовыми тренировками на участке, я просто валился с ног. Мама меня совсем не жалела. В общем, я уставал, мне было не до бега. Но я обрадовался, что поцаки с двух Заречных без меня бегать не хотят. В драках они иногда побеждали меня, а точнее -- почти всегда. В драке нет честности. Даже в самой честной драке нет честности. А в спорте - есть. Наши заречные это понимали, и, видать, хотели тоже стать чемпионами школы, обогнать меня в честном бою.

Мама и папа одобрили пробежки группой. Но мама сказала:

– - Группа скоро сдохнет. Михайло Иваныч ещё будет терпеть, а остальные побегают и отвалятся.

– - Почему?
– спросил я.

– - Так у нас в детстве было. Начинали заниматься и бросали.

– Это у вас во Владимире. Городские - слабаки, - обиделся я.
– А у нас никто не бросит.

– - Бросят, бросят, -- презрительно и довольно улыбалась мама.

Но никто не бросил.

15 Сами по себе

До пятого класса я тренировался сам. То есть с пацанами и с мамой.

Собаки доставали постоянно. Папа привёз всей "бандитской команде", как он нас прозвал, перцовые баллончики -- опять ему помог дядя Василь Валеватый. Он через интернет узнал телефон, где продают баллончики.

Если пшикнуть в собаку перцем, она останавливается, не рычит, не бросается. Просто уходит, семенит обратно. То же и в стае. Обычно баллончика хватало на две защиты, только кожу на ладонях жгло от перца.

В школе я стал известен. У нас не было физрука, а урок физры вела учительница рисования Евдокия Никитична. Точнее - она была прирождённым физруком, но всегда и везде говорила, что она "педагог изобразительного искусства, а физическая культура - дополнительная нагрузка". Она была странная, наша Евдокия Никитична. Древняя как мумия и по внешности, и по замашкам. Мы играли на уроках в лапту - неплохая игра, если привыкнуть, только биты были замусоленные. А вот к четвёртому классу все, даже девочки, должны были лазать по шестам до потолка и кидать учебные гранаты в фанерные танки-муляжи нами же расписанные на уроках рисования. На протесты девочек, у которых гранаты падали чуть ли не под ноги, Евдокия Никитична заявляла:

– - А если война? Все хилые в войну загнутся.

Она ребёнком пережила войну и часто нам об этом рассказывала. Про эвакуацию в Узбекистан, про возвращение, голод и про то, как в школе училась писать на полях газет, бумаги-тетрадок не было. Все нормативы наши пацаны сдавали - попробуй у Евдокии Никитичны не сдать, особенно гранату - всё лето пришлось бы таскаться на "школьный полигон" метать по танкам.

По осени и по весне Евдокия Никитична проводила кроссы. У нас вокруг школы большая территория, обнесённая забором. В футбол гоняли и мы и старшие сами, без учителя. Евдокия Никитична ненавидела футбол, у неё муж умер, когда смотрел по телевизору футбольный матч. Евдокия Никитична ухаживала только за площадкой для лапты. Во время урока рисования, если новые фанерные танки ещё не были выпилены лобзиком на "технологии" или были выпилены, но не были зашкурены "бездельниками" (то есть нами), или когда нужные цвета краски заканчивались, выставляла на площадку табуретки, и классы рисовали на улице здание школы - это называлось "пленер". Евдокия Никитична работала в школе ещё и при моём папе, то есть давным-давно, и все ученики все года рисовали только здание школы и её территорию. Вся наша школа внутри, все коридоры и стены лестничных пролётов, были завешаны видами нашей же школы в разные годы. По рисункам было видно, как здание школы ветшает, падает деревянный забор, складываясь чёрными штакетинами, как разрастаются липы, а школьный огород бушует то картошкой, то подсолнухами, а вот теперь бурьяном. Картошку я ещё застал, в конце девяностых ученики что-то сажали-окучивали, но при нас огород не засевали.