У папы появилась работа, он больше не мог нас провожать. Мне купили мобильный телефон - предмет зависти всего класса, и мы с Михой стали ездить в бассейн сами. Я сильно расстраивался изо всего происходящего, да и Мишаня приуныл, я ж ему тоже высказал.

– - Ты, -- говорю, - кончай уже матюгаться. Это тебе не наша Заречная улица. Видишь, что получилось.

– - Я-то не буду, -- ответил он.
– Но ведь Стёпа всё видел, он же наврал, чтоб тебе отомстить. И Ростик поддакнул. И Демьян.

– - У Дёмы голова болит.

– - Давай. Защищай его, -- пихнул меня в бок Мишаня.

– - За что они нас так, а Михайло Иваныч?
– в сотый раз спросил я друга. Обыкновенно он объяснял мне всё просто - сволота она и в Африке сволота, гниль поганая. А тут вдруг оглянулся в раздевалке: переодевались на сеанс двое старичков, наши все ушли. И Мих сказал.

– - За то, что ты его побеждаешь. Про новогодние соревнования-то забыл?

10 Бойкот

Я не забыл про соревнования. Неприятности неприятностями, но главное - я мог плавать. Если вдруг меня пинали на дорожке, я даже не останавливался. Ростика избегал. Ростик мне за американцев отомстил, это так Михайло Иваныч утверждал. Так как мы теперь заходили вводу последними, нам приходилось обгонять медляков. Это очень неудобно: я подныривал, держал дыхание, иногда выныривал прям под чьим-то пузом, иногда мне попадали ногой по голове. Я не обращал внимания: у меня была цель: обогнать всех. Иногда было и пятнадцать человек на дорожке, целая толпа - ведь, у Максима Владимировича была всего одна дорожка. Тренировки могли смотреть родители. Но это занятие им быстро надоело. Родители любят поболтать, а в бассейне нельзя было разговаривать, Анна Владимировна, если слышала родительский трёп, доносившийся с трибун, истерично свистела в свисток. И родители на второй год "переселились" в кафе напротив столика администратора. Обычно после тренировки я долго приходил в себя, долго отмокал под душем. Да и Михайло тоже. Ему было ещё тяжелее, чем мне: он вообще надрывался, чтобы не отстать от меня, и тогда начинал вилять червём похлеще Стёпы. Зачем? Я уж его просил не надрываться за мной, но он ни в какую. У нас в Семенном все такие упёртые, кто потомок зэков. До войны в нашем посёлке селили отсидевших, от этого маленькая деревенька Семена и стала разрастаться, разрослась в Семенной.

В душевой за нами следили. Максим Владимирович стал заходить после тренировки в душ и в раздевалку и прогонять нас:

– - Десять минут, и чтоб духу вашего не было, -- высказывал он мне и Мишане.

Я обозлился на тренера. "Тварь, -- думал я. Сволота. Гниль. Погань!" Я не мог после тренировки придти в себя за десять мин! А Михайло Иваныч вообще без мытья не может! А бывает, что в души очередь. Но пришлось смириться и с этим. Мы с Мишаней выходили из раздевалки и проходили мимо кафе с опаской: родительский трёп прекращался, все пристально провожали нас взглядом. Однажды кто-то сказал: "Вот он!" И ко мне подошёл седой толстый мужик, дыхнул на меня приторным запахом кофе с молоком:

– - Ты не мешай моему сыну плавать! И матом ругаешься, и обгоняешь не по правилам. Зэковское отродье.

– - Зачем вообще поселковых, семенных, в приличное место пустили?
– взвизгнула между глотками кофе-чая женщина в чёрной водолазке.

– - Да мальчик!
– сказала сухонькая бабушка.
– Ты не хулигань!
– И стала трясти крючковатым пальцем.

А какой-то важный дедушка захлопнул громко ноутбук и вылупился на меня через увеличительные стёкла очков огромными жабьими зенками.

Я так удивился. Мишаня тоже. Всю обратную дорогу Михайло возмущался как обычно: как это?! Что это?! Если мы быстрее плаваем, мы не виноваты! Мы же не виноваты, что нам тренер бойкот объявил, а так мы всегда были первые.

Так мы мучились неделю. Да что там неделю! Этот декабрь ноль третьего года я запомнил на всю жизнь. Но самыми жуткими были четыре последние тренировки. Мы -- без мамы, без папы. Это были и самые страшные возвращения домой. В снег, в метель, в темноте...

В пятницу Максим Владимирович сказал мне не приходить в субботу вообще, о дополнительной тренировке и речи не могло идти. Обиженный тренер приказал являться нам сразу на новогодние соревнования, в понедельник в пятнадцать-ноль-ноль.

11 Заговор

В субботу вечером в ворота позвонили. Мама так удивилась: что это с папой? Нет ключа от ворот?

– - И мотора не слышно!

Мама накинула тулуп и вышла.

Я раздвинул жалюзи. В окно я увидел, что пришла Белла Эдуардовна. Снега стало немного, он таял всю последнюю ночь. Мама и Белла долго ходили по участку, мама показывала ей кусты и яблони.

Потом Белла Эдуардовна вошла в дом. У нас тогда терраса была ещё летняя, и мама пригласила Беллу Эдуардовну в комнаты, к печке.

– - Ой! А у вас до сих пор нет колонки?
– удивилась Белла Эдуардовна, имея ввиду, что почему мы не используем газовое отопление.

– - Да есть, -- недовольно сказала мама.
– Толик только обещает батареи поставить, но всё руки не доходят.

– - Сапожник без сапог, известное дело, -- сказала Белла Эдуардовна.
– Я вот тоже - медик, а диету не соблюдаю.

Я видел, что маме не нравится, что пришла Белла Эдуардовна, но мама терпела.

– - Сапожник без сапог, мой вообще гвоздь вбить не мог, поэтому и прогнала, -- тянула Белла Эдуардовна и неожиданно, очень как-то трагически, брякнулась в папино кресло.