Меня все в школе знали. Евдокия Никитична и на рисовании, и на физре, всем классам ставила меня в пример. И сама, лично, нарисовала, как группа во главе с кем-то отдалёно напоминающим цветом футболки меня, бежит вдоль здания школы...

Ни на какие соревнования нас вывозить было некому. Иногда по местному каналу показывали репортажи о соревнованиях во Владимире и в Военном городке. И тогда на следующий день Евдокия Никитична приходила угрюмая, заставляла всех подтягиваться и надевать вонючие, пропахшие гнилью подвала противогазы. В конце урока Евдокия Никитична добрела, особенно, когда девочки аккуратно складывали сумки с противогазами на стеллажах, говорила:

– - Я каждый день молю Бога, чтобы он послал нашей удивительной школе удивительного учителя физкультуры.

Старшеклассники звали меня Мор, до сих пор я точно не знаю почему: что-то от "умереть-не встать", ну типа -- за пределами возможного. Старшеклассники хлопали меня по плечу и жали руку. Началка все конфликты бежала решать ко мне, я отсылал на разборки преданного мне Михайло Иваныча. Девочки из-за меня дрались. Но я не любил девочек. Точнее - я относился к девочкам снисходительно, а точнее -- презирал. На Профессорской жила Ева. Вот она мне нравилась. Она училась не у нас в посёлке, а в Мирошеве. Рядом с Дворцом Спорта и бассейном была самая крутая школа, первая гимназия, и Ева училась там. Во Дворце Спорта Ева занималась гимнастикой.

До школы мы иногда играли с Евой, то есть целой компанией. Там были ещё девочки с Профессорской, кого отпускали к нам на Заречные улицы и на тарзанку. Если девчонки приходили на тарзанку, я сразу уходил. Выше я объяснил почему.

Дед Евы был печник, и мой папа часто возил его на свои объекты. Поэтому Ева была со мной всегда дружелюбной - у папы на объектах платили за печь или камин больше, чем в посёлке. А потом дед Евы умер, мы пошли в школу, и я её почти не видел.

Но летом, в августе после четвёртого класса, Ева стала гулять с подругой по нашим Заречным улицам, пялится на нас, когда мы занимались на турниках на моём участке. Иногда Ева приходила на тарзанку, и при всех просила меня не убегать, не смываться. И мы стали общаться. Ева не умела плавать, она цепко хваталась за канат, раскачивалась и -- и качалась, качалась, качалась, соскакивая на сушу и поднимая руки вверх, как после опорного прыжка - пацаны были под впечатлением. Я всё больше и больше не любил тарзанку. На тарзанке нужно входить в воду поджимая ноги, поплавком, в остальных случаях - больновато. Но я не мог не прыгнуть при Еве. Приходилось прыгать. Я много думал о Еве в тот август. Внешне я отзывался о ней спокойно. Некоторые пацаны как-то всегда выёживались при Еве и кричали, прыгая с тарзанки. Но я -- нет. Я делал вид, что и не смотрю в её сторону. Иногда вечером я провожал её. Мы обменивались редкими эсемесками к праздникам - связь была дорогая, ретранслятор поставили двумя годами позже. Я думал о Еве и когда наматывал круги по Тужилову озеру. Я решил: пятый класс, уже взрослый, попробую плавать и в октябре - мечтая о Еве заставлю себя войти в воду...

16 Чудо

В сентябре случилось чудо. Молитвы Евдокии Никитичны были наконец услышаны. К нам в школу пришёл физрук. И это был непростой физрук. А из новых, из тех, кто среди первых купил в Семенном дорогую землю и начал отстраиваться.

Звали Борис Александрович Геренрот, а проще - Бегемот.

Я уже говорил, что улицы: две Заречные, Горького и Профессорская одним своим концом уходили в лес, к истоку реки. А другим своим концом они выходили на улицу Дмитровская. За Дмитровской улицей начиналась дубовая поляна, уникальная. Дубам было лет по двести. Поляна была занесена в достопримечательности Милославского района. За дубками было кладбище.

Вдаль Дмитровской улицы, со стороны Дубков начали строиться. Пять участков. До этого самые шикарные дома в посёлке стояли на улице Ленина, около школы -- это были местные менты, не ниже полковника. А тут - все пять строек переплюнули по размаху и завозимым материалам былую роскошь 90-х. Я не помню, как строились на улице Ленина МВД-шники, меня тогда и не было, но я хорошо помню, как строились эти пять участков. Приезжали "Камазы", вываливали щебень и гравий, песок и чернозём. Мы с пацанами часто воровали камни, мы соревновались кто дальше бросит, камни воровали вёдрами. Один день - одно ведро. Камешки покрупнее тырили "для мам" -- на клумбы. Песок воровали в основном бабули. Песок нужен всем, поэтому конечно все сами заказывали себе машины, а вот Евдокия Никитична любила разжиться "буржуйским", как она говорила, песком. Все дома как один строились каменные, с выпендрёжной кладкой, а один дом, самый первый - это было что-то. Замок! Я тогда ничего не знал об авторских проектах. Я мыслил как папа: дерево - это здоровье. Лучше сруба не может быть ничего, архитектура - дело десятое. Но Ева следила, отслеживала стройку, рассказывала, восхищалась. Я кивал Еве - вроде бы заинтересовался, а сам думал: по фиг. У неё прадед -- печник, дед - печник, а отец всё по-маленьку, ну и нашим гаражи кладёт по сходной таксе, пусть повосхищается специалистка. Но потом строящийся замок и меня впечатлил. Он был необыкновенный: башенка, высокая, в три этажа, дальше ещё башенка, поменьше. И вот ещё - на участке с замком уже был забор. Остальные строились без забора. Это дело вкуса: до или после забор ставить. Теперь стараются "до", а по-старинке - сначала - дом, потом -- забор.

Помню: стройка вовсю, а перед забором -- всё было перекопано, и первые в нашем посёлке таджики сажали люпины - пересаживали их с противоположной стороны улицы. Люпины у нас буйствуют везде и повсеместно, их стараются вытолкать с участков, уничтожают как сорняк. И в июне весь посёлок сиреневый с вкраплениями белого и розового, вдоль дорог особенно.

Следующим летом стало ясно, что у забора замка люпины не прижились. Да и кустики шиповника болели, чахли.

– - Странно, - удивлялась мама, она была специалистом по цветам. (Она, между прочим, Тимирязевку в Москве окончила.) - Это не к добру. Это надо зафиксировать. Можно целый диплом написать на эту тему!

В том же году зачахла и окончательно сдулась стройка: заморозилась, прекратилась. Все достраиваются, а тут - глухо. Слух шёл, что строила замок женщина. И что её вроде бы не стало... Потом четыре дома заселились, заасфальтировали за свой счёт дорогу по Дмитровской улице. Всё это не в один год, а постепенно. А недостроенный замок так и стоял, гордо возвышаясь над забором двумя узкими цилиндрическими башнями...

Ева говорила:

– - Мне кажется, башни подсматривают за всеми.

Но спустя год, как раз в то лето перед пятым классом появился вдруг кран, и стройка возобновилась. И пошла она без изысков: к башенкам был пристроен приземистый дом, из другого кирпича, коренастый и самый обыкновенный, но всё равно шикарный. Пригласили Евиного деда на камин. В августе дом уже штукатурили, достраивал гараж Евин отец. А в сентябре оказалось, что у нас в школе новый физрук. Бегемот. И он хозяин этого странного сооружения. Это был под два метра мощный мужчина. Лысый. Михайло Иваныч уже познакомился с ним. Поцаки трусили группой без меня по посёлку, а этот Бегемот догнал и стал выспрашивать: что да как. С Мишаней первого сентября он здоровался за руку.

Это было событие для школы. Дикое и непонятное. Во-первых, потому что физрука давным-давно не было и все привыкли к лапте, дырявым противогазам, шестам, гранатам и танковым муляжам, а во-вторых потому что новый учитель был очень богат. Наши учителя жили в бараке на территории школы. Их двухэтажный барак мой папа помнит, как строили. А стоит он до сих пор. Только недавно его заново отштукатурили и покрасили в голубенький цвет. Справа и слева от барака - огороды. На одном, как я упоминал, раньше сажали весной картошку, а на другом, перед бараком, с солнечной стороны, росли цветы, стояли высокие теплицы, грядки, грядки, кусты смородины - это наши учителя занимались выращиванием пропитания. Конечно некоторые учителя, Евдокия Никитична например, жили в своих домах. Но были и те, кто всю жизнь прожил в бараке. А тут - физрук в новом доме с башенками.