Шрифт:
Когда народу было очень много, или был бесёж, мы с Михой шли в раздевалку неополуснутые, сидели и ждали там, пока душ освободится. Нам бы в этот раз надо было уйти неополуснытыми, но ведь чёртов михин экзем или лишай тогда мог вернуться! Да и потом -- Михайло Иваныч... Его ж надо знать. Он любит понарываться, поважничать, покрасоваться перед своими. Если бы не было зрителей, Стёпы и других наших пацанов, Мишаня может и не стал бы выёживаться. А тут... он прикрикнул на парней:
– - Хорэ злобствовать, мужики. Дайте детям помылиться.
– - Это ты-то, мылишься?
– - переключился Перелом-Копчика. Конечно, он только этого и ждал: в душевой мало людей, много места.
Он так хлестнул Мишаню по лицу и груди "морковкой", что Мих даже не обматерил его в ответ, о контратаке разговора вообще не шло. Мих сел на корточки, закрыл лицо руками, так и сидел. Наши пацаны столпились вокруг. Стёпа пробежал в раздевалку.
Я хорошо знал своего друга. Я знал, что Мих сейчас придёт в себя и кинется на врага. Я стал обходить Перелома-Копчика сзади. У нас всё получилось. Мих взвизгнул, напал, укусил Перелома в плечо как Рикки-Тики-Тави Нага. А я одновременно с Михой повис сзади на плечах у врага. И тот поскользнулся и расползся на полу. Мих молниеносно повключал в душах кипяток, мы и все большие выбежали в раздевалку, стали держать дверь. Но Перелом-Копчика так стал биться, что наши парни испугались и отошли, и большие тоже. А мы с Михой не смогли вдвоём сдержать натиск. Перелом-Копчика ввалился и кинулся на меня, но я отпрыгнул. Тогда он что-то пошептал большим парням и стал одеваться. И я стал одеваться. Конечно нам надо было позвать на помощь уборщицу тётю Раю, или дядю Костю, или администратора... Когда после шло разбирательство, нас всё спрашивали: почему вы так не сделали. Но тогда мы не подумали об этом. А зря! Ведь год назад Перелом-Копчика первый позвал уборщицу, пожаловался, что "мелкие хулиганят"... В общем, все одевались молча. И когда я оделся, Перелом-Копчика ловко сделал мне подсечку, я грохнулся. А на полу была лужа - Перелом когда вышел и не смог меня ударить, выжил воду из полотенца как раз в этом месте. Михайло Иваныч побежал на Перелома, но тот двинул его локтём как-то удачно в лоб (у Миха потом шишка была, синий рог). И вдруг большие стали бить дверцами шкафчиков: открывать-закрывать. Я просто оглох.
– - Смываемся, -- сказал Мих.
– Это они, чтобы на нас сказать делают.
Мы выбежали из раздевалки в коридор, понеслись в фойе, где ждали родители. Мама спросила:
– - Нормально? Ты такой мокрый?
И мы всё маме рассказали. Точнее - Михайло Иваныч. Не надо было маме ничего говорить.
– - Раздевайся, -- сказала мама.
Она расстегнула дублёнку, сняла с себя кофту, и я надел мамин свитер на голое тело. Стало сухо и колюче.
Миха сказал дяде Косте:
– - Дядя Кость! Я там горячую воду не закрыл, хотел чтоб абонементник сварился.
И это тоже не надо было говорить. Без Михи бы всё закрыли, всё сообщили.
Дядя Костя вздохнул, взял свои толстые резиновые рукавицы и пошёл в душ.
– - Нет! Это надо же!
– возмущалась мама.
– Детей побили.
Какая-то бабушка сказала бесцветным голосом:
– - Мальчишки всегда дерутся.
И я понял, что это какая-то хреновая бабушка. Никто не дерётся морковками просто так. Это очень больно, противно и унизительно. Просто так могут ледяной водой из шапочки окатить, просто ради прикола.
8 Продолжение битвы
Мама была в ярости. Она решила переговорить с нашим врагом. Нам пришлось ждать долго. Большие парни не выходили. Давно вернулся дядя Костя, давно уборщица вытерла лужи в раздевалке. Она и сказала:
– - Голову сушат.
Ну, абонементники, что с них взять, сушили свои пакли - их бабули-дедули ругали, если волосы мокрые.
Подбежал Стёпа, впервые за три месяца обратился ко мне. Он был вертлявый и подскакивающий, весёлый. Он знал, что сейчас что-то будет.
– - Чё не уходишь-то?
Я молчал.
И мама молчала тяжело.
– - Носки потерял, Анна Владимировна ругается, -- забормотал Стёпа и юркнул к дяде Косте за стойку. Его не стало видно: ящики с забытыми вещами стояли на полу. Но я прекрасно знал: Стёпа замаскировался, занял наблюдательный пункт. Он всё слышал, что потом произошло, весь разговор моей мамы с Переломом.
Стали выползать парни из абонемента. С сухими, пересушенными до соломы, торчащими во все стороны волосами. Разбредались по диванчикам - надо же было переобуть шлёпки на сапоги -- стоя абонементники не переобувались. В лом им было стоя, они ж абонементники. Один переросток подошёл к бабушке с бесцветным голосом. Я был сражён. Такой здоровый парень и с бабушкой. А вот и Перелом-Копчика показался. Быстро оделся под тяжёлым взглядом дяди Кости, быстро переобулся под тяжёлым взглядом мамы. (Переобувался поспешно и стоя.)
– - Этот?
– мама встала у входных дверей.
Я кивнул.
Мама сунула Перелому под нос мою мокрую кофту.
– - Ты чё совсем? Нормально это?
– - А что я?
– включил дурочку Перелом. Он смотрел на маму огромными пустыми глазами.
– - Зачем ты его в лужу бросил?
– - Кто? Я?! Я не бросал!
– - Пропустите!
– - Это бабушка со своим переростком выходила из бассейна. От бесцветного голоса не осталось и следа. Он был железный, стальной. Требовательный и страшный. Мама посторонилась. Перелом прошмыгнул вслед за бабушкой и одногруппником. Да мама и не хотела с ним больше разговаривать, она не любила ругаться. Мы тоже вышли. Я видел, что Перелом идёт рядом с чужой бабушкой. Могло показаться, что он вместе с ними, что у бабули два внука. Они пошли вправо, а мы взяли левее. Шёл мокрый снег. Мама была без машины - она не успела "переобуться". А у нас в посёлке на лысой резине опасно, просто страшно: асфальт тогда был дрянной, в выбоинах, дорога леденела по вечерам в момент, и выбоин становилось незаметно.
Из бассейна надо было ехать на городском автобусе, а потом на проспекте Красной Армии пересаживаться на другой, который уже вёз к нам в Семенной. Бабка эта с переростком шли на конечную - ей, как и всем старым, хотелось занять место, посидеть. Мы же с мамой и Михой шли на следующую остановку. Короче, в автобусе опять встретились. Конечно же Перелом не мог предположить такого, иначе он не сел бы в автобус. Он знал, что мы на машине, Мих в раздевалке всегда предлагал нашим поцакам подвезти.