...Подвозили обычно Ростика и Дёму. У их родителей были очень дорогие машины, но родители были заняты, папа - работой, мама - маленькой дочкой. Ростик и Дёма всегда были одни. Моя мама называла Дубинских "голодное племя". В фойе бассейна работал буфет, и они вечно паслись у его витрин. И когда приходили - паслись, и после тренировки - паслись. Ростик ходил ещё на балалайку в школу искусств, а Дёма на лепку туда же. Как они всё успевали, я не представляю. Но всё-таки они жили в городе, а мы подальше.

Перелом, пока мама расплачивалась с кондуктором, корчил независимый неприступный вид, а когда мама обернулась и посмотрела на него, стал пялиться нагло-нагло в ответ.

– - Чё пялишься, чмошная рожа?
– наш бесстрашный Михайло Иваныч, пошёл через проход, через чьи-то ноги к задней площадке.

Перелом на следующей остановке выбежал. Я так и не знаю: это была его остановка или он испугался моего друга. С улицы он стал строить маме уничижительные гримасы, показывать разные там жесты. Это мама мне рассказала, я не видел. А бабушка, та, к которой приклеился Перелом, та, что переростка своего в бассейн возила, всю эту картину в жестах наблюдала. И маме так высокомерно, как наша учительница по русецкому, говорит:

– - Ваши дети -- безобразники.

– - Нормально?
– поразилась мама.
– -А ваши - кто? У ребёнка вся одежда мокрая. А нам в посёлок пилить, а там ещё пешком. Нормально на морозе-то?

– - Ваши дети матом ругаются. Вот и получили по заслугам, -- торжествовала бабуля. Я часто замечаю: все подлые не отвечают, не обижаются, гнут свою линию, а оппонента не слушают.

– - Нормально, -- говорит мама.
– Мой сын матом не ругается.

– - Это он при вас не ругается.

– - Нормально?
– мама выпала в осадок.
– Вы это утверждаете что ли?

– - Утверждаю.

– - Нормально.
– - Сказала мама, отвернулась и покрутила пальцем у виска: мол, бабка - дебилка.

И тут весь автобус подключился, все стали нас ругать. Все ж слышали про "чмошную рожу". Мишаня стоит молчит, краснеет -бледнеет -- испугался. А я злюсь. А тоже эту бабку боюсь. Она сидит на сидении как на троне, лицо у неё - ни кровинки, губы намазаны, и шуба такая в кудряшках, в чёрных завитках. И воротник поднят.

– - Падла, -- шипит Мих.

– - Вот слышите? Слышали?

Она встала, взяла внучка (выше её парень!) за ручку, за перчатку, за перчаточку, и пошла к дверям. И мы пошли к выходу. На этой остановке многие выходили, а мы пересаживались на поселковый автобус. На улице мама пошла за бабкой этой, и перепалка продолжилась. Мама взбесилась, чуть ли не орёт уже, что как так вообще можно: здоровые-индюки-плавать-не-умеют-только- к-маленьким-приставать-умеют-а-на улице-мороз. А бабуля всё бесцветным голосом отвечает, что "ваши дети сами виноваты, матом ругались, вот и получили". И так бабуля ловко-- перебежками, перебежками, от мамы, от мамы; так прытко, что и не подумаешь, что это бабуля: внук-переросток и то запыхался. А мы - преследуем. Я говорю этой бабке:

– - Что вы врёте. Я не ругался матом!

И маме говорю:

– - Пойдём, мам, домой от этой чёкнутой.

А Мих впереди бабка этой бежит, он как бы окружил её.

А бабка:

– Чёкнутые дети, чёкнутая мать, - и - шмыг!
– в аптеку. Как раз перед нами дом, а в нём - аптека. Ну и мама - за бабкой. Тут перепалка пошла в аптеке. Очереди не было, бабка сразу лекарства просит. А лицо по-прежнему - белое, ни кровинки, хоть и шла быстро. Продавец просит маму успокоиться, угрожает милицию вызвать, а мама в раж вошла, от этой бабки никак не отстаёт. "Нормально, -- твердит.
– - У меня ребёнок чемпион, он в бассейн плавать ходит, а не драться и не ругаться". И тут бабка голос с железного сменила обратно на блёклый и, как будто ничего не было, всех этих последних двадцати минут преследования, вдруг говорит:

– - Вам, женщина, энергию девать некуда.

– - Нормально, -- говорит мама.
– Вы утверждаете, что мальчики восьмилетние виноваты в стычке с такими лбами.

– - Я ничего такого не говорила.
– Я ничего не-го-во-ри-ла!

– - Нормально: ничего не говорила?
– опешила мама.
– С грязью моих детей смешала.

А продавец опять просит очень вежливо: не шуметь. А внук-переросток напуганный к витрине с лекарствами жмётся, жмётся, его Михайло Иваныч молча пасёт, чтоб опять из-за его ругательств сыр-бор не вышел.

Тогда мама говорит на всю аптеку:

– - Нормально. Она, значит, ничего не говорила. Я этого так не оставлю!

Она подошла к переростку и спрашивает:

– - Вы у какого тренера?

А он блеет:

– - Не-е зна-аю.

И жмётся, и жмётся. Потупится в пол и - раз!-- на бабку глазами стрельнёт: чего, мол, не защищаешь? Глаза мышиные, чёрненькие, и бегают туда-сюда.

– - Весь в свою бабулю, -- говорит мама, берёт нас с Михой за руки и уходит.

На улице мама проголосовала, поймала машину, заплатила полтинник, мы вернулись в бассейн. И мама попросила у администратора разобраться. Вышла тренер абонементников. Татьяна Владимировна -- они же в этом бассейне все Владимировичи, их наверное по отчеством туда отбирали.