Ее плач отдавался во всем моем теле ознобом. Я ненавидел всё в тот момент. Ненавидел, что мы находились в машине, и я не мог обнять ее. Ненавидел билет, который она держала в руке. Ненавидел, что она не живет здесь или что я не живу там, где она. Ненавидел себя за то, что я тот, кто я есть; за то, что я не тот, кто будет с ней до конца. Ненавидел, что всё складывалось именно так. Я ненавидел всё. Но еще я был тем, в ком она искала помощь и защиту в ту минуту, и мне нельзя было показать слабость. Иначе зачем я вообще находился с ней рядом? Но я не знал, что нужно говорить, когда нет слов.

— Это не так, — я попытался собрать обрывки своих мыслей. — Мы еще встретимся.

Казалось, последнее предложение я адресовал самому себе.

— Ты приедешь ко мне? — наивнейшим образом построенный вопрос, и голос Мэри дрожащий, но полный той надежды, о которой всегда повествуют в книгах или стараются раскрыть в фильмах.

Я никогда не думал, что смогу почувствовать эту надежду в своей жизни. В моих глазах мир тоже начал плыть. Приложив пальцы к переносице, я слегка зажмурился, а затем глубоко вздохнул. Мэри не сводила с меня взгляд, а я не должен был сводить взгляд с дороги.

— Да.

— Да? — она снова расплакалась, закрывая лицо ладонями и кладя голову на панель перед собой.

Ее тело содрогалось в мертвой тишине.

— Это всё, что ты скажешь мне?

Я сделал еще один насильный вдох. В какой-то степени мне хотелось врезаться во что-нибудь или перевернуть машину, чтобы все эти мучения полетели к чертям вместе с моей жалкой жизнью, но я бы ни за что не причинил боль Мэри. По крайней мере физическую. Это было меньшее, что я мог сделать ради нее.

— Я бы сделал что угодно, потому что…

Моя речь внезапно оборвалась, и Мэри всхлипнула.

— Потому что… — она сделала попытку вывести меня на диалог снова, глотая слезы.

Я знал, она была в отчаянии и на грани истерики. Честно говоря, в ту самую секунду я чувствовал то же самое. Мы уже заехали на парковку Хитроу, но я продолжал молчать. Она вылезла из автомобиля быстрей меня, но не смогла открыть багажник без меня. Поэтому я достал ее чемодан и дальше уже просто следовал за ней. Как только мы вошли в аэропорт, на меня набросилась куча людей, и мне стало страшно, что я вот-вот ее потеряю. Но Мэри не ушла бы никуда без своего чемодана в моей руке. А без меня бы ушла? Я просто шел, стараясь поспеть за ней и не обращая абсолютно никакого внимания на фанатов. В другой ситуации я обязательно сказал бы им что-нибудь, но тогда мне хотелось превратиться в обычного парня, которого никто кроме Мэри не знает во всем аэропорту. У меня не было сил говорить или вести ее, поэтому вела она. Дыра в груди не хотела зарастать, и я уже сомневался, произойдет ли это теперь вообще когда-то. Простояв в длинной очереди, мы сдали багаж, и Мэри забрала свой посадочный талон. Она немедля направилась к паспортному контролю, а дальше меня бы точно не пустили, кто бы я ни был. Мне нужно было что-то сказать или сделать. Хотя я не знал что именно.

— Мэри, — я потянулся к ее руке, но она притянула ее ко рту, прерывая очередное всхлипывание и заставляя меня ненавидеть себя еще больше.

Несколько вспышек ослепило нас, однако она все равно держала курс подальше от меня, несмотря на то, как в глазах все на секунду потемнело.

— Ты хочешь знать, почему? — я крикнул это ей, несмотря на толпу вокруг нас.

Мэри была уже в нескольких метрах от меня, но я не мог не упустить то, что она замедлила шаг.

— Потому что… — начал я, обрывая свою речь.

Искренне сказать человеку то, что мы тысячи раз пели в своих песнях, которые вовсе и не мы писали, оказалось гораздо трудней. Мой пульс участился.

— Потому что, черт возьми, я люблю тебя, Мэри!

Я крикнул это так громко, чтобы она могла услышать, и сам не заметил, как сильно дрогнул мой голос. Мэри остановилась. Я увидел, как сумка вываливается из ее рук, и поспешил поддержать ее. Она обернулась ко мне со слезами на глазах. И мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что мои глаза такие же красные.

— Что? — ее шепот отправил разряд по моему телу.

— Я…

— Нет, — она перебила. — Извини, я ведь всё слышала. Ты не обязан повторять это.

— Я люблю т…

Мне потребовалась пара секунд на осознание того, что Мэри заткнула меня своими губами. И, обвив руки вокруг ее талии, я поднял ее в воздух. Ее губы были холодные и сухие. Она не стала сопротивляться, когда я запустил язык в ее рот, и опустила ладони на мои щеки. Я неохотно опустил ее на землю, продолжая крепко прижимать к себе за талию даже тогда, когда наш поцелуй оборвался. Мэри положила голову мне на грудь, и мы простояли так довольно долго, но недостаточно. Всего было недостаточно. Мне нужно было заполнять каждый из этих двадцати восьми дней чем-то особенным и запоминающимся для нас. И сейчас, понимая, что поезд ушел, я ощутил отчаянный скрежет в груди.

— Я плачу как девчонка, — я попытался пошутить.

Мэри едва выдавила из себя смешок сквозь слезы. Ее руки обвили мою талию еще крепче. Я чувствовал, как моя рубашка мокла под ее щекой, и мне бы хотелось, чтобы у нас было чуточку больше времени так стоять. Мы даже не замечали, как летит время. И никто из людей больше не тревожил нас после моего признания.

— Внимание: начинается посадка на рейс UKG-2892, — по всему аэропорту раздался женский голос.

Мэри снова начала всхлипывать, сжимая мою рубашку в кулак. Я сразу понял, что это ее рейс. А она даже не прошла паспортный контроль. На часах 08:30. Я отстранился от нее, замечая растерянность в ее дрожащих красных глазах. Мэри попыталась улыбнуться, и я сделал такую же попытку в ответ. Она развернулась по направлению к кабине. Там не было очереди, потому что все пассажиры уже прошли на посадку. Она достала из сумки паспорт, над которым я еще день назад смеялся. Казалось, что прошла целая вечность со вчерашнего вечера. Я увидел, как Мэри попросили посмотреть в камеру. Когда ей протянули паспорт, я ощутил ноющую боль во всем теле. Она замерла на несколько секунд, не сводя глаз с удостоверения, лежащего перед ней. Затем дрожащей рукой засунула его в сумку. Автоматические двери раскрылись перед ней, пропуская туда, куда мне вход был запрещен. Мэри бросила на меня последний взгляд и подарила одну из своих прекраснейших улыбок, прежде чем исчезла, как будто ее никогда и не было.